Нулевые. Затишье перед катастрофой

– Молодец. Хорошо тему меняешь. Ты это про митинги, наверное? Ну не знаю. После того как у меня бизнес чвакнули и чуть не убили. И за время, что мы с тобой не общались, со мной тоже много всякого говна приключилось, – Михаил задумался. Анна съела кусочек мяса. – Я не думаю, что советского человека можно изменить. Сейчас на улицу выходит не поротое поколение. Они не понимают, что наше движение в Европу это просто разводка. Как и всякие идеи собирания русского мира. Они думают, что их обманули, но на самом деле обман был формой общественного договора, который они так и не поняли.

– А Борька мой верит в поднятие с колен и геополитику. У него трепетное отношение к величию Родины.

– Геополитика это разновидность параноидальной шизофрении.

Анна рассмеялась и на мгновенье стала для Власова такой же, как была когда-то.

– Нет, он, правда, очень переживает за Россию и спивался из-за этого. Когда мы с ним познакомились, он страшно пил. Мне было даже жаль его. Мужик то он добрый. Я специально съехалась с ним, чтобы помочь ему бросить пить. Он всё время не мог понять, почему у нас не получилось, а на Западе получилось. Проклинал евреев, либералов и Господина Президента. У него только одно желание было, когда он прилетал после заграницы – выкопать Сталина.

– Ой, я с этим мышлением каждый день сталкиваюсь.

– Представляешь. Сейчас, – Анна хотела что-то вспомнить. – Оказывается, что весь наш дефицит конца восьмидесятых был создан искусственно агентурой ЦРУ. Представляешь? Значит, советская экономика работала хорошо, правильно. Вроде бы серьезные и уважаемые люди. Борька был видным комсомольским функционером по линии КГБ в то время. И они в этот бред верят.

– Она эволюционирует, – думал Власов.

– Вот откуда такие ебланы берутся?

Принесли две бутылки выдержанного французского коньяка, Анна налила Власову и себе.

– Не знаю, – она снова рассмеялась. Власов почувствовал мировоззренческое родство с ней. – Давай выпьем за нашу общую память.

Они выпили. Весь дискомфорт Михаила куда-то пропал, а на душе стало легко и приятно.

– Никогда наша страна не станет нормальной. Нужно просто принять это и научится жить для себя. Вот Настя моя не может жить для себя. Всё думает, что праведный хомячковый гнев способен сломать гранит и бетон нашей постсоветской государственности. А потом обязательно наступит светлое будущее.

– Боря ненавидит белоленточников. Постоянно твердит, что революцию они устраивают на американские деньги. Даже я понимаю, что революции происходят не как, а почему. Причины его не волнуют.

– Не ожидал от тебя подобных мыслей. Честно я никогда в жизни не встречал человека с такой способностью к переменам. Ты как чудовище с множеством ликов, – Власов улыбнулся.

– Пошел ты. Да, я уже не та девочка. Но не будем об этом и лучше выпьем за наших любимых.

Второй заход дался чуть хуже первого. Алкоголь обжигал, но Власов не подавал вида.

– Прикинь, мою мамочку за её партийную херню посадили, наконец, в психушку. А её алкашей закрыли в тюряге. Так она теперь из дурдома там ведёт свой канал на ютубе. Видео снимает и мобилизует сторонников. Видел бы ты её, – она расхохоталась. – Я сама вот когда мне грустно просто вот смотрю её контент, чтобы поржать над дурой. Ох. Теперь хоть немного ориентируюсь в их красножопой терминологии.

– А что твой папа думает по этому поводу? Его же должны вроде как были уже выпустить.

– Ничего не думает. Он ушел к другой женщине. Нашел в тюрьме себе какую-то пятидесятницу, – сказала Анна.

– Тебе не жалко Георигну? Она ведь всё-таки твоя мать.

– Ой, она завидовала мне и ненавидела меня всю мою жизнь. Как сейчас помню. Всё так прекрасно начиналось. Мамочка была преподавателем вуза, доктор наук, папа служил в ГДР. Образцовая семья эпохи развитого социализма. Помню, как она всегда на понтах ходила и постоянно учила меня правильной жизни. Жили мы, кстати говоря, зажиточно по тем меркам. Она же ещё, тварь, верила во всю эту хуйню, – Анна налила себе и тут же выпила, – Базис, надстройка. Вдалбливала мне эти идеи, а я уже тогда ещё девочкой понимала, что социализму пиздец.

– Откуда у тебя была такая уверенность? От Солженицына и Шаламова?

– Даже в самых убогих западных боевиках с гнусавым переводом, люди на заднем плане жили лучше, чем в наших фильмах. А ещё у них там мужчины красивые и машины. Есть джинсы и жвачка, – с иронией сказала она. – Ты меня сбил. Когда Союз кончился, папа вернулся к нам и начал потихоньку спиваться, мать уволили, и мы начали стремительно нищать. Тогда я впервые почувствовала свободу и была очень рада, что этот поганый коммунистический мирок моей мамы сдох. Но она не думала сдаваться. Есть такая особая порода совков, которые приняли марксистскую белиберду в качестве веры. До девяносто третьего года она всё билась за идею. Ходила на собрания, митинги, распространяла листовки.

Анна опустошила рюмку.

– Мне надоело это слушать, – подумал Власов.