Нулевые

Ресторан был готов для банкета. Но занятыми оказались лишь с четверть мест – остальные приглашенные не пришли. Расселись за центральным длинным столом тесной и дружной компанией.

Как ему и велели, Юрий Андреевич держался рядом с первым заместителем мэра, открывал для него и его окружения шампанское… Первую бутылку открыл кое-как, обломив проволочное колечко на держащей пробку сеточке, вспотел, мысленно успел проклясть все на свете, но вторая, третья бутылки откупорились хорошо, и Губин теперь готов был заниматься этим сколько угодно, с удовольствием чувствуя, как скопившийся под толстым стеклом газ, точно живой, выдавливает из горлышка пробку…

Правда, шампанское почти не понадобилось. Первый заместитель мэра, лишь пригубив бокал, переключился на водку, а за ним, конечно, последовали все остальные. Быстро захмелели, расслабились. Начались душевные разговоры и шутки, какие обычны между давно знакомыми, симпатичными друг другу людьми.

И вот уже первый заместитель мэра потянул к стахеевскому зятю свое гладкое, румяное лицо, негромко, но внятно спросил:

– А где вы, Денисик, этого молодца-то нарыли? Актер, что ль, какой?

Зять взглянул на Юрия Андреевича, подмигнул ему, улыбнулся как смог приветливей первому заместителю мэра:

– Обижаете, Геннадий Степанович. Специально из Франции выписан. Из Версаля. Будет теперь символом нашего дома.

– У-у! – Тот или действительно не понял шутки, или решил подыграть. – Вот видите, снова к цивилизации приближаемся. Помните, эти французы… – Первый заместитель мэра покосился на Губина, наверно, пытаясь определить, понимает он по-русски или нет. – Эти французы-то раньше как к нам в Россию рвались? В учителя фехтования, в гувернеры всякие. Да? Вот и опять… Хорош-шо!

– Хорошо-о! – смачно повторил зять Стахеева. – Совершенно точно, Геннадий Степанович!

– Налейте-ка водочки мне, Денисик. – Первый заместитель мэра румянился все сильней. – Тост созрел!

Он поднялся и повторил то же самое про французских гувернеров, про возвращение к цивилизации. При этом то и дело, расплескивая на кушанья водку из хрустальной рюмки-сапожка, указывал на Губина. А Губин сидел в своей широченной шляпе с пером, мужественно глядел в пространство.

* * *

Дарья Валерьевна почесала щеку и еще раз вздохнула:

– Ох, мальчишки, мальчишки… И так из-за всяких глупостей сколько гибнет, так еще армия эта… Что ж там с ними делают, что лучше стреляться, чем живыми быть…

Ирина в ответ для поддержки тоже вздохнула, искоса глянула на свои часики… Половина третьего. Можно потихоньку и начинать собираться… Возьмет пораньше Павлушку из сада, пойдут в парк. У нее есть рублей семьдесят – даст сыну вволю порезвиться в его любимом замке-батуте…

Вздох собеседницы подстегнул Дарью Валерьевну говорить дальше:

– Мой если завалит экзамены, не знаю, что дальше и делать. Вот уж всю жизнь нарадоваться не могла, какой он здоровенький, крепкий растет, а теперь… Ведь таких в первую очередь… и в Чечню, в любое пекло шлют… О-хо-хо-х…

– Да-а… – Ирина, готовясь подняться, отодвинула пустую чашку к центру стола.

– Ты своего обследуй. Любое недомогание его пускай в карту заносят. Потом, Ириш, поверь, пригодится… Потом все пригодится, когда срок придет… А так – будешь бегать, как я сейчас, и поздно, видимо…

– Да, да, спасибо… конечно…

– До чего довели, ой-ё-ёй, до чего довели! – снова запричитала администраторша. – Хуже тюрьмы ведь сделали…

Сочувствие, сострадание и тяжесть своих проблем бродили в Ирине горьким, едким настоем, нехорошо, ядовито хмельным, и так тянуло, рвалось из души смахнуть на пол чашку, упасть вслед за ней, зарыдать. И жаловаться, тоже жаловаться, выплескивая настой, очищая мозг, грудь, всю себя, изъеденную, изуродованную ежедневно не такой, как надо, как должно быть, жизнью.

Но вместо рыданий, жалоб, вместо очищения Ирина глядела на клеенку, кивала, повторяя монотонно и бессмысленно: «Да-да… да-а…»

– А с другой стороны… – В голосе Дарьи Валерьевны вдруг появилась новая, странная интонация, заставившая Ирину прислушаться. – Вся история наша – это ведь истребление мужчин. Да, Ир, я тут книжку читала… Нашла как-то вечером под прилавком. Наверно, старушонка какая ее под кульки принесла и оставила. Почти вся целая… «Главная потеря России» называется. Я подобрала, стала листать, а потом всю прочитала.

Администраторша замолкла так многозначительно, что Ирина не могла не спросить:

– И о чем?