Нулевые

И сегодня, с удовольствием вроде бы занимаясь делами, Андрей чувствовал грусть какой-то бесконечной и неисправимой безысходности. Выдергивал засыхающие, с отрезанными шляпками будылья подсолнухов, отщипывал ногтями бесконечные усы ягоды виктории, рвал сорняки, готовые высыпать на землю свои семена, и понимал, что такая работа никогда не кончится и на будущий год будет то же самое. Весной вскопка, посадка, летом прополка, полив, подкормка настоявшимся во флягах навозом, а под осень – собирание жиденького урожая, кучки ботвы, снова копка земли, чтоб померзли личинки, чтоб весной земля помягче была. И так – бесконечно. И если у него еще есть какие-то шансы изменить свою жизнь, то у родителей, кажется, уже всё… Когда-нибудь он похоронит их на здешнем маленьком кладбище, что лежит на опушке леса, а точнее – на границе села и дикой горной тайги…

– Ты где будешь примерно? – на прощанье спросил отец. – На всякий случай знать?

– В сторожке у пошивочного, скорей всего… Да я скоро вернусь. Просто надо же с местными отношения поддерживать.

– По идее-то надо, – отец кивнул невесело; у них с мамой это не особенно получалось – ни хороших знакомых, ни друзей тем более они за эти годы не нажили. Они здесь все-таки люди другого мира, городского. – Ну, счастливо…

Пока собирался – стемнело. Темнело тут быстро – стоило солнцу заползти за хребет, что чуть ли не нависал над селом, – и тут же наступала ночь. Будто выключали в чулане лампочку… Дни были даже в июне короткими. Поэтому и росло почти всё на огородах плохо. Только капуста не подводила, морковка, виктория и, конечно, картошка…

Олегыч, татарин Ленур и вечно смурноватый, слегка хромоногий Витя по прозвищу Вица ждали у колодца. Сидели на спинке лавочки, отпивали по глотку спирт из бутыли, запивали водой. Если бы не Андрей с закуской, наверняка так бы и рассосали все два литра, не заедая, или, что вероятней, полезли бы к кому в огород. Добыли чего-нибудь.

– Во, ништяк, ништяк! – Ленур увидел пакет у Андрея в руке.

– Прекрасно посидим, – добавил Олегыч и соскочил на землю. – Айда!

* * *

Пошивочный заводик находился в конце улицы с красивым названием Заозерная. Стоял несколько на отшибе; ворота виднелись по улице издалека, словно бы звали, манили работников к себе, машины с грузом или за грузом.

Два лета назад он еще вовсю функционировал, выпускал мешки из пеньки, давал работу двум сотням жителей, а позапрошлой зимой – сгорел. Сгорел дотла. Лишь каменный фундамент остался.

То ли случайно это произошло, то ли кто-то поджег. Родители рассказывали Андрею, что удивительно быстро сгорел, в полчаса. Головешки, как ракеты, по небу летали… Тушить никто не пытался.

И вот теперь осиротело ржавели на пригорке ворота (забор после пожара весь растащили), а чудом не съеденная огнем и пощаженная людьми сторожка служила местом выпивок и свиданий у молодежи…

– Во-о, ништя-ак, – улыбался Ленур, всё поглядывая на Андреев пакет. – Теперь можно…

– Прекрасно посидим, – добавлял Олегыч. – Не в обиду…

Сторожка имела почти жилой вид. Даже огарок свечи на столе лежал, а у железной печки лежали дровишки. Окно без стекол затянуто мешковиной.

Пока самый деловитый из парней Олегыч разбирался с закуской, Вица и Ленур пытались растопить печку. Привычно и беззлобно переругивались:

– Да куда ж ты, бляха, сразу коряги эти суешь? Дай разгореться.

– Ага, счас жар спадет, и эти хрен примутся!

– Вица, да ты долбон. Я и не знал!

– Гля, в торец схлопочешь, поскоть драная…

Андрей достал сигареты, присел на чурку возле стола. Теперь он слегка жалел, что притащился сюда. Зачем? Лучше бы провел вечер дома, в своей украшенной книжными стеллажами комнате, почитал, полистал бы энциклопедии, альбомы с коллекцией марок, которые собирал в детстве, караулил новые завозы в магазинчике «Филателия»…

– Айдайте, готово, – празднично объявил Олегыч. – Как в лучших домах.

– Н-но! – Вица, потирая грязноватые руки, устроился на пластмассовом ящике из-под колы.

Появились из тайника – щели в полу – три белых пластиковых стаканчика; один, треснувший, пришлось выкинуть. В оставшиеся потек спирт.

– Вица, Дрюнчик, глотайте первыми, а мы с Лёнчей, так и быть, во второй партии.

Ленур поморщился:

– Ты как в армейке базаришь. Кончай. Там тоже всё партии – на призыв, блин, на дембель…

– Ну, оттарабанил же, – усмехнулся Олегыч, – чего ее вспоминать? Полгода дома…

– Угу, сходи, я потом посмотрю, сколько ты ее помнить будешь.

– Ну, погнали, – поднял Вица стакан. – Давай, Дрюня, за встречу…

– Давай.

Выпив сладковатый, некрепкий спирт и куснув пирога, Андрей слегка удивленно заметил:

– А я и не знал, Лёня, что ты успел послужить. Вроде бы постоянно тебя здесь видел.

Татарин обидчиво выпятил губы:

– Не знаю, кого ты тут видел. Два года как с куста в Карасуке. И без отпуска.

– Летит время…

– Это здесь летит, а там… сукин хрен! – Ленур с размаху влил в себя спирт, громко, будто ошпарившись, выдохнул: – К-ха-а… С чем пирожки?

– С картошкой. А где это Карасуль?

– Карасук, бля. Новосибирская область. Юг. Рядом с твоим Казахстаном. Дырища.

– Понятно…