— Я конечно являюсь сторонником презумпции отсутствия чудес, — проговорил он бесцветным голосом. — Но как ни пытаюсь, не могу понять — на чем основывается гармония живого? Как эта гармония строится и развивается? Как воспроизводят гены присущие родителям черты? Вплоть до мельчайших деталей строения раковины какого-нибудь моллюска, включая и четко определенное для каждого вида поведение. Даже рост живого организма, и тот надо вовремя остановить. Не говоря уже о цвете глаз, волос, кожи. Возможное на современном уровне описание действия модели ДНК ответа на этот счет не дает. Где хранится пространственная запись, которая переводит химический язык генокода в реальную объемную структуру физического тела? Ведь клетка откуда-то знает, когда ей надо остановиться, перестать делиться и какой статус принять, чтобы войти в состав того или иного органа.
— То о чем ты спрашиваешь, еще никто не облек в форму определенности, — судя по виду, Тиб отнюдь не утратил желания порассуждать об основах основ. — Чтобы разобраться в этом, надо знать некий первичный закон или если хочешь план, инициировавший творение мира.
— А еще должен быть закон, объясняющий почему мир именно такой, почему он и разум в нем эволюционируют именно так, — добавил столь же готовый потрепать языком Фил.
— Пожалуй, согласился Тиб. — И когда он будет открыт, космологи построят, так сказать, модель Бога, который оформил мировой дизайн, порядок, согласовав такие колоссальные масштабы. Как ты считаешь, кампиор? — обратился он далее к Шлейсеру.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — На эту тему уже столько сказано. Да и Маккрей, насколько я помню, тоже не обходил этот вопрос молчанием.
— Что за чушь! — налился негодованием Тиб. — Попытки Маккрея углубиться в суть вещей и отыскать зерно истины в переплетении скрытых от дилетантствующих говорунов первооснов материи, не более как смехотворны. Его потуги объяснить имеющую место быть природу вещей, я склонен расценивать не более как чистейшей воды мистификацию, сработанную на основе умышленного перевирания результатов основополагающих натурфилософских исследований…
— Уймись, — одернул его Рон. — Похоже, ты перебираешь. То бога припомнил. Теперь опять за Маккрея взялся. Дались они тебе… Не надоело “вербальщиной” заниматься?..
— А это как? — спросил Арни.
— Вербальный — значит устный, словесный, — пояснил Рон. — То есть, сказать ты можешь что угодно. Разбрасывайся устными заявлениями сколько душа пожелает. Но истинное значение слова твои приобретут только в том случае, если будут подкреплены фактами или же под ними будет стоять твоя подпись.
— Есть вещи, под которыми хоть сто раз подпишись, достоверней они не станут, — осклабился раздобревший от располагающей к интересному разговору обстановки майор. — Я, например, не во всем из того о чем здесь говорится разбираюсь, но некоторые вещи представляю себе достаточно ясно. Взять хотя бы время. Для меня время — это прежде всего способ наиболее приемлемого объяснения феномена распространения светового луча. Скорость света обладает особым свойством и качественно отличается от всяких иных скоростей. Это не может быть случайным. В моем представлении — это скорость видоизменения самого пространства.
— Ну, ты даешь, инфантерия — изумился Фил. — Растешь на глазах. Никогда от тебя такого не слышал. Если и дальше так пойдет, к концу срока ты всех нас переплюнешь.
Илоты не без ехидства отнеслись к реплике нептунолога и не упустили случая каждый по-своему подковырнуть майора. Один лишь Шлейсер промолчал. А что он мог сказать? Его знания в части всего, что касалось релятивистских эффектов и квантовой телепортации, намного превышали осведомленность собеседников. Даже на комментарии размышлений майора и то было жалко тратить силы. Никто ничего не поймет. Тем более не имело смысла объяснять положение дел в области суб-сверх-гиперсветовых скоростей, и всего что с ними связано.
Между тем Рон обратился к Тибу со словами, которые пожалуй впервые пробудили у Шлейсера интерес к беседе.
— В последней партии некритов я обнаружил несколько экземпляров, которые продержались дольше остальных. Где ты их откопал?
— Тиб передернул плечами, бросил в сторону дока взгляд, в котором сквозило явное нежелание распространяться на данную тему, и в подтверждение своих мыслей ограничился уклончивым ответом:
— Эта информация не содержит ничего ценного.
— И все же? — в свою очередь полюбопытствовал Шлейсер.
— Склонный к фанаберии [97]
, Тиб не любил когда к нему приставали с неудобными вопросами. Обычно в таких случаях он осаживал собеседника, а если тот не унимался, осыпал скабрезностями, а то и пинка мог дать. Только по отношению к Шлейсеру он такого себе не позволял. Он вообще старался не конфликтовать с кампиором, интуитивно чувствуя, что тот ему не по зубам.Так вышло и в тот раз. Уже готовая было сорваться с его хлесткого языка инвектива [98]
сменилась вполне пристойным эвфемизмом [99]: