Нуменал Анцельсы (СИ)

Картина, отражающая вещественный состав среды в местах размещения пробоотборников, кардинальным образом переменилась. То, что вчера она уже посчитала за счастье, то, ради чего без раздумий согласилась бы на любые жертвы, теперь в сравнении с воспроизведенной экспозицией представилось совершеннейшей чепухой.

Поразительно! Все анализаторы отмечали в атмосфере, а в двух случаях на грунте и в воде, признаки новообразованной органики. Чего тут только не было. Предельные и непредельные амальгаматы. Циклические и нециклические полимеры. Всего около трех десятков разновидностей. И часть из них вполне могла иметь биологическое происхождение. В количественном отношении содержание синтезированных неведомо каким образом углеводородов не превышало долей процента. Но какое это имело значение?! Главное — они есть. При этом вступают в реакцию со средой, взаимодействуют между собой, а значит могут быть диагностированы и выделены в макроскопическом объеме.

От волнения у нее закружилась голова. «Эх, не надо было отправлять Астьера, — подумала она. — Теперь все что надо можно исследовать и здесь».

При мысли о том, что анализы можно проводить не сходя с места, она хлопнула в ладоши и от избытка чувств рассмеялась. Не теряя времени, метнулась к гибернатору, выхватила из штатива несколько кювет с размножающимися культурами и, распечатывая на ходу упаковку, выскочила из лаборатории.

Аксоль, как обычно, индифферентно катила своей дорогой. Малиновый цвет неба не предвещал перемен. Повсюду та же одинаковая мертвенность, каменные свалы, толпящиеся на горизонте облака. Разве что ветер стал тише, да отдаленные вершины подернулись сизоватой дымкой.

Расставив пробы в тени и на солнце, Грита вернулась — задать работу компьютеру и обработать статистику по стендам. Хотела связаться со Шлейсером, но вспомнив, что он далеко и вряд ли ему сейчас до ее открытий, передумала.

Провозившись около получаса с аппаратурой, она снова выбралась из помещения. К ее удивлению гибридомы сдохли. Обычно они держались три-четыре часа.

Грита расстроилась, но ненадолго. Наверное, не надо было торопиться и следовало более тщательно подготовить пробы к переселению — смягчить так сказать первый, самый болезненный контакт с атмосферой.

Она расконсервировала еще одну партию и отправила ее на адаптацию, но уже соблюдая меры предосторожности. После этого занялась систематизацией поступающих сигналов. Подключила к обработке ПФ-тенденсатор, выделила главное направление развития реакционной последовательности и определилась с ее альтернативными ветвями. Потом ознакомилась с результатами. И надолго задумалась…

В тот злополучный день Астьер с утра находился в прекрасном расположении духа. Близилось время его дежурства на орбите. Шлейсер, отказавшись от вахты, автоматически передвигался в конец очереди. Таково было правило, и никто не собирался его менять. Астьеру, как и остальным, тоже до чертиков надоел Геонис. Особенно изматывали вынужденные стерилизации, которые порой приходилось проводить по несколько раз в день. В отличие от большинства ситуаций, условия здесь были очень тяжелыми — главным образом из-за специфических запахов. Слов нет, КЗУМ — надежный изолятор. Но проводить большую часть времени в скафандре, спать в нем (бывало, на очистку от миазмов сил уже не оставалось), не только утомительно, но и вредно. Об этом знали все. Но по-другому не получалось. С неудобствами мирились, уже оттягиваясь кто как мог во время орбитальных дежурств.

Как только Астьер остался один, он дал волю чувствам и теперь сколько душе угодно мог упиваться свободой. Не теряя времени, он разогнал слайдер до звуковой скорости, быстро достиг пункта назначения, но задерживаться не стал, а заложил круг над шельфовой зоной, безошибочно ориентируясь по лентам течений, которые, зародившись в глубинах абиссали, тянулись к берегу, но там отталкивались прибрежными отмелями и вновь уползали в морскую пучину.

Вот он, первородный мир! Высокое коралловое небо, пусть даже чуждое земной натуре, но не лишенное притягательности; уклад напитанных рудоносными соками недр, сулящий тьму волнующих открытий; непередаваемый словами, но без труда обыгрываемый чувствами колорит первобытного декора. Кажется, еще немного, еще чуть-чуть, и падет заслон густопсовой закоснелости, ограждающий сущее от воображаемого, желаемое от невозможного, а вслед за тем без всякого стороннего указа, выстроится в ясно обозначенную цепь бессистемная взвесь интуитивных позывов. И тогда, в минуту откровения, на смену слепому недомыслию придет понимание извечных истин: откуда и зачем воспроизвелись материя, время, сознание…

Напоследок, вдоволь намотавшись над взбитым с бурунами водным зеркалом, он несколько раз проутюжил дендрит береговой кромки, и только потом приземлился у режимной подстанции.