В свои шестнадцать Никита слыл вполне приличным человеком и даже имел кое-какую репутацию, благодаря успешному выступлению на региональных соревнованиях по фехтованию («Да-да, это когда на шпагах дерутся», – обычно добавлял он, закатывая глаза). Тайно он мечтал о боевом фехтовании, но довольствовался лишь спортивным.
«Укольчики» – смешливо называла его хобби Кошка.
Никита не обижался. Теперь ему было не до соревнований, обид и перепалок с сестрой. Он не знал, как помочь Кате. Когда её безумие выйдет из-под контроля, родители начнут пичкать её таблетками и водить к психотерапевту. И если не поможет, сплавят в стационар.
Чёрта с два. Он не допустит.
– Кошка, я захожу! – Больше Никита ждать не стал.
Всем весом навалился на дверь плечом. Та не поддалась. Тогда он отошёл и с размаху двинул ногой в район замка. Хлипкое полотно глухо хрустнуло. Ещё удар – и дверь распахнулась.
Ручка отлетела. Как граната без чеки, она с грохотом покатилась по паркету.
– Кит. – В темноте комнаты размытым силуэтом стояла Кошка. Поразительно спокойная. До жути. До дрожи в поджилках.
Взгляд пустой, неподвижный, заледенелый. Прямые рыжеватые волосы напоминали клочки серой пакли. Слишком просторная футболка слезла с плеча, свисла в одну сторону почти до колена. Светлые джинсы пестрели пятнами бордовой краски (господи, или не краски?).
Сестра протягивала руки, словно приглашала обниматься. Пальцы с короткими ногтями, вымазанными тёмно-синим лаком, подрагивали. На бледных ладонях уродливо выделялись истёртые, но очень любимые сестрой, митенки из кожзама.
Кошка выскользнула из темноты, будто её кто-то вытолкнул. Да так быстро и бесшумно, что Никита отступил назад, избегая столкновения. Сестра застыла на пороге комнаты, тягучим движением ноги отодвинула валяющуюся на полу дверную ручку. Та уткнулась в стену.
Никита сжал кулаки.
Прислушался, ловя всполохи звуков прерывистого дыхания сестры, нестабильного, нервного, хрипучего. Его охватил озноб, заныло в области сердца, по телу колкими волнами пошла дрожь.
Такой Кошку он ещё не видел.
Лучше б она орала матом, швырялась бутербродами, бегала по клубам и возвращалась под утро, чем вот так: лицо из воска, глаза-стёкла и растекающаяся по джинсам багряная кро… краска, конечно же, краска.
Кошка опасливо замерла на пороге. Бледная, окутанная тишиной, словно оживший мертвец. Дрожащие пальцы обхватили дверные колоды, сжали. Синие ногти заскрипели по дереву. Кошка будто боролась сама с собой или с тем, что внутри неё. Не пускала себя за порог, держалась изо всех сил.
Неопределённый взгляд сестры застыл на подбородке Никиты, скользнул вверх, прямо в глаза. Ожил на мгновение, кольнул отчаянием и снова заледенел странной решимостью. Кошка стояла ещё секунд десять. Жгла взглядом, рот приоткрыла.
Потом шумно вдохнула носом, испустила стон боли, зажмурилась мокрыми ресницами…
… и шагнула через порог.
В ушах Никиты защекотал дьявольский шёпоток:
– Уйди, Кит. Не хочу твоей смерти. Хочу прогуляться. Мне нужен нумерат.
***
В окулярах бинокля мелькнул багровый шлейф. И тут же скрылся за углом неспящей многоэтажки, метрах в ста.
– Ну, привет. – Клим медленно-медленно выдохнул носом.
Выпрямил затёкшую спину – без движения просидел почти два часа – и повёл онемевшим плечом, заодно сбрасывая рюкзак.
Каждое его действие всегда было функциональным, а не просто пожирало энергию. Её и без того не хватает. Днём Клим – на учёбе (как-никак обычная жизнь продолжается), а ночью по подворотням шарахается да заброшенным зданиям. Спит не больше четырёх часов в сутки, обычно вечером, когда наступают сумерки, – самое спокойное время, самое тихое.
Так и живёт последние четыре года. Устал, как собака, вот и экономит на телесной энергии. Скоро научится спать с открытыми глазами и при этом ходить по проводам. Ниндзя доморощенный.
За последний месяц не меньше десяти раз утыкался лбом в парту и засыпал на первом же уроке, чаще всего, на физике. Голос учителя монотонный – колыбельная из полупроводников, гамма-лучей, заряженных частиц и квантовой механики. Правда, эта адская смесь порождала лишь кошмары.
Дошло до того, что вызывали к директору, спрашивали, всё ли нормально дома, не заболел ли. Косились на зрачки, принюхивались (наверняка, подозревали самое неприятное). Отправляли в медкабинет, но ничего, кроме обезвоживания и упадка сил не обнаружили.
Естественно.
Родителям жаловались, а те выводили сына на откровенные разговоры, от которых зудело в голове:
– У тебя подружка появилась? – Это отец интересовался, хмурился, прощупывал взглядом (ну, конечно: по задумке сын должен был всё сразу выложить, из мужской солидарности).
– Нет. – Клим отвечал ему коротко, кривя губы, а сам думал: «Лучше б, конечно, подружка, чем это».
Но подружек пришлось оставить в покое. Консул следил строго. «Попробуй только. Прирежу», – рычало из отверстия в маске вот уже четыре года подряд. Так Клим и жил монастырским отшельником. Порой аж зубы сводило от злости. Что он, не человек, что ли?