Нуреев: его жизнь

Особый интерес для Нуреева представляли занятия с педагогом Бруна, Верой Волковой, русской эмигранткой, почти десять лет проработавшей в школе Датского королевского балета. Будучи крупнейшим на Западе адептом методики Вагановой, Волкова считалась одним из самых авторитетных балетных педагогов в Европе. И особого успеха добилась в работе с танцовщиками-мужчинами, в частности Стенли Уильямсом, у которого Нуреев позднее учился в Нью-Йорке. Сама Волкова в свое время брала частные уроки у Вагановой, побывала с гастролями на Дальнем Востоке. А в конечном итоге эмигрировала в Лондон с мужем-британцем и открыла свою собственную школу, ставшую после войны меккой для многих ведущих британских танцовщиков, включая Марго Фонтейн, и лучших зарубежных артистов, оказывавшихся в Лондоне проездом. Нуреев как никто понимал, что его техника нуждалась в «шлифовке». И надеялся, что Волкова или Брун будут развивать его талант так же, как это делал Пушкин. Поиски хороших наставников, начавшиеся в Уфе, продолжатся до конца его жизни.

По пути в Копенгаген Рудольф и Мария Толчиф остановились во Франкфурте, где Нуреева ждали съемки для западногерманского телевидения: Рудольф исполнял с французской балериной Иветт Шовире сцены из «Жизели» и «Видения Розы» – того самого балета Фокина, который Пьер Лакотт начал разучивать с ним в Париже. Нуреев настоял, чтобы они сохраняли свой приезд в тайне до последнего дня, во избежание слухов о нахождении Толчиф во Франкфурте. Но один ушлый американский репортер все-таки разыскал их. И даже умудрился заманить Нуреева на эксклюзивное интервью; а там с изумлением обнаружил у танцовщика «почти невротическую неприязнь к прессе».

Правда, причина отвратительного настроения Нуреева крылась в другом. Составитель программы Вацлав Орликовский (балетмейстер Городского театра Базеля, работавший репетитором в труппе Куэваса) не знал всей хореографии «Призрака Розы». И Рудольфу ничего не оставалось, как воссоздавать его «по крупицам» самостоятельно, полагаясь лишь на старинные фотографии с Нижинским в роли Призрака[147]. Хуже того, за отсутствием «живого» музыкального сопровождения Нурееву пришлось еще и танцевать под фонограмму. В столь странном положении он прежде никогда не оказывался. Вряд ли стоило покидать дом ради такого сомнительного предприятия, если не считать, конечно, весомого контраргумента – гонорара в четыре тысячи долларов[148].

Но и Орликовского Нуреев, похоже, начал выводить из себя. «Он работает больше любого другого танцовщика из тех, кого я видел, – жаловался он репортеру Францу Шпельману. – Вчера он трижды просил меня отложить последний дубль, потому что ему, видите ли, казалось, что нужно еще поработать. Это самый амбициозный из всех известных мне танцовщиков, абсолютный перфекционист. Но вне сцены он бывает непомерно упрямым и грубым. Настроение у него постоянно меняется! Человек настроения! С ним так трудно поладить! Никогда не знаешь, чего от него ждать».

Проигнорировав табу на упоминание имени Толчиф, Орликовский дал себе волю и рассказал Шпельману о том, как пара проводила свободное время. «По вечерам он тихо сидит у себя в номере, а Мария Толчиф массирует ему ноги, и никто не смеет вымолвить ни слова, пока проигрыватель играет на полную мощь – “Реквием” Моцарта, Четвертую симфонию Брамса, “Тристана и Изольду” и эту бесконечную “Божественную симфонию” Скрябина… Порой он ставит это произведение три, пять, десять раз подряд… Я сводил его здесь в ресторан “Тройка” – лучшее русское заведение к западу от Москвы. Так он едва прикоснулся к еде. “Все это подделка!” – это был его единственный комментарий…»

Не менее интригующим вышел и рассказ самого Нуреева – первое развернутое интервью из всех, что он впоследствии давал. Отказавшись отвечать на вопросы о личной жизни (в России, многозначительно подчеркнул он, «только спецслужбы этим интересуются»), Рудольф просто изложил свою историю, которую годами будет пересказывать все с большим и большим удовольствием. Как ни странно, в том интервью он заявил, будто бы народным танцам научил его отец, а приглашение в Кировский он получил после того, как Сергеев увидел его выступление в театре с коллективом уфимских танцовщиков.

Зато, отвечая на вопрос Шпельмана о его планах на будущее, 23-летний Нуреев с замечательной прозорливостью и уверенностью очертил свои цели: «Я собираюсь увидеть артистов Датского королевского балета. Потом поеду в Лондон. Оттуда надеюсь отправиться в Нью-Йорк. Конечно, я хотел бы поработать с таким хореографом, как Баланчин. И мне, естественно, хотелось бы выступать в “Ковент-Гардене”. Но я больше нигде не буду работать на таких условиях, как в Париже. Я не хочу, чтобы меня представляли фриком или какой-то диковинкой. Я хочу обрести свою артистическую индивидуальность. К этому и стремлюсь: к собственной индивидуальности в качестве танцовщика, а потом – и хореографа, и педагога. И я своего добьюсь, даже если мне для этого придется создать свою труппу».