Читаем Нутро любого человека полностью

«Стерлинг» оторвался от земли и начал, описывая круги, набирать необходимую высоту. Когда мы подлетали к зоне прыжков, сержант-инструктор открыл в полу самолета люк и встал около него. «Делайте, что хотите, только не смотрите вниз, – сказал он. – Смотрите на мое красивое лицо, а как только я опущу руку, – шаг вперед».

Прежде чем настал мой черед, полдюжины человек исчезли из виду. Я не чувствовал ничего: ухитрился придавить все эмоции, – я питал абсолютную веру в эффективность и крепость всей моей оснастки и снаряжения, нисколько не сомневался в том, что парашют мой уложен правильно, а вытяжной трос освободит его легко и беспрепятственно. Сержант-инструктор уронил руку и сказал: «Вперед, седьмой», – и я шагнул в люк.

Сильный, физический удар воздушного потока от винта и парашют раскрылся, – как мне показалось, почти сразу. Сначала я глянул на его грязновато-серый купол, потом на раскинувшийся внизу сельский Стаффордшир. И увидел, что первый из прыгнувших уже стоит на земле, собирая парашют, прижимая к груди вздувающуюся ткань; прочие мои предшественники плыли подо мной, выстроившись в неровную линию. Я упивался чувством своего рода взвешенного состояния – не вполне невесомости (да я и не знаю, на что она похожа: я ощущал себя падающим перышком), но скорее ощущением, что тебя резко вырвали из твоей стихии: нечто подобное я испытал однажды на Багамах, когда заплыл за риф и океанское дно резко ушло вниз, а вода вокруг внезапно обратилась из бледно-голубой в исчерна-синюю, – и тут вдруг осознал, что кто-то кричит мне с земли: «Седьмой, держите ноги вместе!». Я посмотрел на землю и увидел, что еще один инструктор по имени Таунсенд  выкрикивает мне через мегафон наставления. Господи, подумал я, если я узнал Таунсенда, значит я совсем близко к...

Та-дах. Я ударился оземь и перекатился – скорее машинально, чем по инструкции. Все было так, как нам и говорили: примерно то же, что спрыгнуть со стены высотою в  двенадцать футов – не так уж и мало, попробуйте, узнаете. «Совсем неплохо, мистер Маунтстюарт, – сказал, трусцой приближаясь ко мне, Таунсенд. – Осталось всего четыре».

  1944 Пятница, 7 января

Тайком читал автобиографию Пломера[136] – раздражающе хорошо сделанную, – и прикидывал, догадается ли кто-либо из прочитавших эти страницы, что автор – завзятый гомосексуалист. Вопрос риторический; ответ: никто. Вследствие чего напрашивается другой вопрос: насколько правдива книга в целом? Я размышлял над этим парадоксом, когда явился Вандерпол и позвал меня в кабинет Рашбрука. Рашбрук ожидал меня с еще одним человеком, мне незнакомым, назвавшимся полковником Мэрионом (он был в гражданском). Сообразив, что меня ожидает задание, ради которого я и учился прыгать с парашютом, я почувствовал вдруг, как внутри у меня все сжимается, и ощутил потребность сказать: «Прежде, чем мы двинемся дальше, адмирал Рашбрук, я хотел бы попросить о переводе в интендантский корпус», – но, разумеется, промолчал и смиренно уселся в кресло, на которое указал мне Рашбрук. Он улыбнулся.

– Не надо так волноваться, Маунтстюарт. Мы купили для вас пару грузовых пароходов. Вы теперь судовладелец. И мы хотим, чтобы вы отправились в Швейцарию и купили еще несколько штук.

В Швейцарию? Я ощутил внизу живота теплый прилив счастья, и на один жуткий миг подумал, что того и гляди описаюсь от облегчения. Кишечник мой и впрямь облегчился, однако достоинство я сохранил. Швейцария – страна нейтральная, повторял я себе, там даже безопаснее, чем на Багамах. Странно, конечно, ехать в страну, со всех сторон окруженную сушей, чтобы покупать в ней суда, но это уж не мое дело.

Так началась операция «Судовладелец». Задание, как мне объяснили, довольно простое – сложность только в том, чтобы попасть в Швейцарию. Стратегия сводилась к тому, что я должен буду выдавать себя за уругвайского бизнесмена, пытающегося изыскать в Португалии, Испании и Швейцарии средства, которые позволят увеличить размеры его торгового флота, насчитывающего покамест два судна, которые стоят на якоре в порту Монтевидео. Я поинтересовался, насколько правдоподобно это выглядит, и мне напомнили в ответ, что война охватила не весь белый свет. Граждане нейтральных стран вольны ездить куда угодно, при условии что у них имеются соответствующие документы и визы. Шведы ездят в Англию, мексиканцы в США, испанцы в Австралию – если, конечно, им удается получить разрешение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги / Публицистика