Нужно поощрять искусство

   Наперекор самым тщательным диагнозам, на основании которых были сочтены все дни Зайца, к весне больной сделалось лучше. Куваев чувствовал себя даже как-то неловко, что заживо хоронил свою пациентку, а она поправляется... Кашель сделался мягче, лихорадочное состояние сменялось длинными промежутками, вообще замечался большой прилив сил, и больная даже могла выходить из дому. Наступившая весна благоприятствовала этому чуду выздоровления, и Куваев, выслушивая и выстукивая больную, ловил ухом уже здоровые тоны в дыхании -- ни хрипов ни взвизгиваний. Правда, половины леваго легкаго не было, но пораженная ткань зарубцевалась, и угрожавшая опасность миновала.   -- Неужели я могла умереть?-- удивлялся Заяц, испытывая ужас от одного слова.-- И меня положили бы в гроб... гроб опустили бы в землю...   -- Говоря правду, я не надеялся, что вы протянете до января,-- сознавался Куваев откровенно.-- Ваше положение было отчаянное...   -- Вот это мило!.. Нет, я еще хочу жить, хоть и с одной половинкой легкаго.   -- Можно и так... Вам теперь нужно пользоваться свежим воздухом, больше гулять и вообще переменить образ жизни.   Отезд Хомутова не произвел на Зайца особеннаго впечатления, и она с удивлением отнеслась к тем приготовлениям, с которыми сообщил ей об этом Куваев.   -- Что ж тут особеннаго: нужно было ехать, и уехал,-- разсуждала она с серьезным выражением лица.-- А если он не предупредил меня, так это просто оттого, что ему было жаль огорчить меня одним днем раньше. Не правда ли, доктор?   -- Да, но... одним словом, я так никогда бы не сделал.   Куваеву оставалось только пожать плечами: вера не нуждается в доказательствах, а любовь все сумеет обяснить в свою пользу. Заяц верил в Хомутова и любила его -- значить, не о чем было толковать. Нужен свежий воздух, хорошее питание, отсутствие волнений и забот.-- остальное придет само собой.   -- Он приедет, поверьте мне,-- утешал Заяц своего доктора, не замечая произведеннаго впечатления.-- У него есть какой-то план, поверьте...   -- Да?..   -- Уверяю вас... Если он бросил меня здесь, то, конечно, потому только, что надеялся на вас.   -- Это очень мило... Впрочем, я не охотник до чужих дел.   Как почти все русские провинциальные города, Бужоём не имел живого уголка, где можно было бы подышать свежим воздухом. На десять верст кругом лес был вырублен самым варварским образом, и купцы с женами и домочадцами ездили летом пить чай верст за пятнадцать, на какую-то мельницу, откуда их и привозили на "закормленных до неистовства" жеребцах в состоянии полной невменяемости, как возят перед Рождеством мороженыя свиныя туши. Правда, в Бужоёме был заброшенный "Кармановский сад", занимавший собой целую десятину, но бужоёмская публика тщательно обходила его, как гнездилище жуликов, оборванцев и скрывавшихся в чаще любовных парочек. Аллеи были запущены, деревья разрослись но собственному усмотрению, китайския беседки развалились, красивый пруд был затянут плесенью. Кроме жуликов и влюбленных горничных, "Кармановский сад" служил любимой резиденцией бойкой городской детворы, прятавшейся здесь от городской пыли и духоты.   В одно прекрасное утро Заяц проснулся довольно рано, выпил кружку парного молока, которую ей подавала Агаѳья Петровна, починил развалившияся ботинки, надел простенькое платье, легкую накидку из чесучи, высокую модную шляпу с целой клумбой цветов, и с зонтиком в руках отправился гулять. В руках у нея очутилась какая-то книжка, одна из тех, какия приносил Куваев. Легкой походкой Заяц отправился прямо в "Кармановский сад", о котором она слышала от Агаѳьи Петровны. Было еще рано, но в воздухе уже чувствовался наливавшийся летний зной. На углах улиц дремали извозчики, попался татарин с лотком разложенных в бумажках апельсинов, несколько девочек-гимназисток, весело бежавших с книжками в свою гимназию. Изредка попадавшиеся навстречу экипажи оставляли после себя струю едкой городской пыли, заставлявшей Зайца кашлять. Она быстро устала; но сад был недалеко. У покосившагося забора в отчаянных позах валялись представители местной "золотой роты", с удивлением смотревших на "барышню с книжкой", которая так-таки прямо и шла к развалившейся калитке сада, походившей на собачью лазейку. Заяц действительно чувствовал себя сегодня настоящей барышней и кокетливо закрывался распущенным зонтиком. Лицо у нея раскраснелось, глаза блестели. Вот и сад, выпиравший из-за ветхой загородки могучими, разорванными купами зелени, прорезанной там и сям стрелками елей и пихт.   -- Прелесть...-- шептал Заяц, любуясь картиной развертывавшейся "самовладеющей природы".   Запущенная зелень напоминала ей плохия декорации провинциальных сцен, и она храбро шагнула за пределы роковой калитки. Жуликов она не боялась, потому что давно привыкла к этим опухшим физиономиям с красными носами и воспаленными глазами. В первой аллее ей попалась очень подозрительная женщина в белом фартуке и желтом ситцевом платье; за ней по пятам очень развязно шли два солдатика из местной воинской команды и, видимо, старались перещеголять друг друга галантерейностью обращения. Желтое ситцевое платье было не первой молодости, с каким-то жирным отливом отекшаго дряблаго лица, так что Заяц начал смотреть в другую сторону, где на гнилой лавочке сидел второй белый фартук в обществе разбитного мастерового. А зеленая гуща обступала с каждым шагом вперед все сильнее. Пахло свежей травой, пестрели желтенькие одуванчики, скромно пряталась розовая душистая кашка, откуда-то из глубины сада доносились веселые детские голоса.   По березовой запущенной аллее, спускавшейся к пруду, Заяц пошел прямо на шум голосов, с жадностью вдыхая оживлявший ее воздух, точно растение, попавшее в теплицу. На попадавшихся оборванцев она не обращала больше внимания и только в одном месте остановилась на одно мгновение: в траве, вытянув одну ногу прямо на дорогу, лежала распластанная фигура в заплатанном сюртуке. Она показалась Зайцу знакомой. Русая голова уткнулась лицом прямо в траву, и трудно было разсмотреть, кому она принадлежала.   "Должно-быть, Недорезов бедняга..." -- подумал Заяц и торопливо пошел вперед -- ей вдруг сделалось страшно от одной мысли, что распростертая фигура может подняться и погонится за ней, как солдаты за желтым ситцевым платьем.   Около самаго пруда мысом выдавалась зеленая лужайка, на которой теперь кувыркались и бегали взапуски человек десять мальчишек. Они сейчас же заметили барышню и сделали быструю оценку шляпы, зонтика, книжки и других подробностей. Она подошла к лужайке и села прямо на траву. Здесь так было хорошо, и потом ребятишки служили отличной защитой в случае какой-нибудь опасности. От ходьбы и свежаго воздуха у Зайца кружилась голова. Неужели она могла умереть, когда все так зелено кругом, а вот тут, в десяти шагах от нея, так беззаоотно кувыркаются красныя рубашонки и мелькают в траве голыя детския ноги.   Появление барышни на мгновение произвело в детской среде некоторое "движение", и послышались недружелюбные возгласы: "Вот чорт принес птицу!" -- "Какая-то оглашенная, надо полагать..." Но потом все пришло в порядок, "птица" неподвижно лежала в своем углу, под тенистым кустом распустившагося боярышника, а время дорого.   -- Чего на нее смотреть?-- послышался задорный детский голос и прибавил еще что-то такое, от чего вся лужайка засмеялась, точно по траве пробежал ветер.   Зайцу показался знакомым этот детский голос, и она внимательно всмотрелась в безразличную для нея толпу. Крикнул белокурый мальчик в плисовых шароварах. "Да ведь это Маляйка!" -- мелькнула у Зайца в голове мысль. Да, это был он, такой розовый и свежий, выглядевший молодцом. Он, очевидно, не узнал ея, и Заяц подозвал буяна к себе.   -- Ты разве не узнаёшь тетю?-- спрашивала она, ласково оглядывая мальчика с ног до головы.-- Ах, какой ты большой... и здоровый.   Маляйка, видимо, смутился и молчал. Он боялся оглянуться назад, где его ждало безпощадное общественное мнение. Эта встреча с "барышней" компрометировала его спартанское отношение к мелькавшим в саду белым фартукам и желтым платьям. Заяц понял душевное настроение Маляйки и с горечью припомнил сцены далекаго детства, когда брат так презрительно отвертывался от "девчонок", которыя не хотели понимать, что оне девчонки и больше ничего.   -- Вам весело здесь?-- спрашивал Заяц, чтобы сказать что-нибудь.   -- Да, ничего... я каждый день бываю здесь.   -- А там в траве кто лежит?.. Еще ногу на дорогу выставил?   -- Должно-быть, комик Недорезов.   -- Ты его знаешь?   -- Он смешной... У нас тут есть еще один сумасшедший. Недавно сам пришел... Страшный такой и все что-то бормочет про себя. Ну, да мы никого не боимся...   -- Иди, играй... я не буду вам мешать.   Маляйка был очень рад, что так дешево отделался от этого разговора с "барышней", как он продолжал ее называть про себя. Мальчишки отнеслись к этой встрече Маляйки со скрытым недоверием, но, по установившемуся порядку уличнаго приличия, считали излишним спросить, кто эта такая и зачем пришла. Но Маляйка сразу потерял свое хорошее расположение духа и никак не мог войта в обычную колею, несмотря на все соблазны в роде бабок, палок, веревочки и камней. Барышня сидела у него, как бельмо на глазу, и он время от времени недружелюбно посматривал в ея сторону.   -- Э, наш Маляйка сегодня прокис...-- решило общественное мнение, не желавшее входить в подробности.   Заяц стал ходить в "Кармановский сад" каждый день и проводил здесь время. Книжка валялась вместе с зонтиком на траве, а она лежала на своем месте неподвижно и по целим часам смотрела в голубое небо, особенно, когда по нему грядами плыли белоснежныя облака. На игравших ребят она не обращала никакого внимания, как и они на нее. Установились самыя лучшия отношения: никто не мещал никому. Раз неожиданно налетела гроза, и ребятишки разсыпались по саду, как воробьи. Бежать от дождя было поздно, и Заяц укрылся под своим кустом. В дальнем углу сада уже слышался сухой треск сыпавших капель, точно с неба валилась свинцовая дробь.   -- Тетя, тетя, я к вам...-- послышался голос Маляйки.   -- Ах, это ты... Какой ты бледный!   -- Я боюсь... Со мной это бывает. Будет гром, тетя? Как страшно шумят деревья... Слышишь: точно голоса...   Он прижался к тете всем телом, а большие серые глаза были полны ужаса. Зайцу вдруг сделалось жаль этого ребенка, и она, как птица крылом, прикрыла его фалдочкой накидки. Какие у него мягкие волосы и такой свежий, розовый рот. Заяц ласково гладил лежавшую на ея коленях белокурую детскую головку и не чувствовал катившихся с куста ручьев дождевой воды. Бедный ребенок... Шум дождя сменялся минутами страшнаго затишья, когда небо точно раздиралось молнией, и оглушительный раскат грома проносился над самой головой.   -- Ты очень любишь папу?-- шопотом спрашивал Заяц,   -- Да... и маму. У меня были настоящие папа и мама, но умерли...   В припадке детской откровенности, Маляйка разсказал тете почти всю свою детскую жизнь: и о Паше, и о кучере Егоре, и о Дарье Семеновне, и о домовом, котораго Миша Лутошкин видел своими глазами, и еще много такого, что вспомнилось на этот раз. Маляйка ужасно боялся грозы, и ему все казалось, что деревья с шумом разговаривают между собой, а кругом прячутся страшныя тени. С ним бывало даже совсем худо: сердце переставало биться, и дальше он не понимал, что было. Мальчишки дразнили его "припадочным".   -- Тоже вот когда мама играет...-- разсказывал Маляйка, косясь на темневшия через лужайку деревья.-- Она нынче часто играет на рояле, а когда папы нет -- поет. Я слушаю-слушаю, и мне тоже делается неловко -- нечем дышать и в глазах темнеет.   -- А ты папе разсказывал про эти припадки?   -- Он говорит, что само пройдет, когда буду большой... Мама и меня учит петь.   Эта гроза сблизила Маляйку и Зайца, и они весело встречались в "Карыановском саду". Заяц приносил с собой печеных яиц и колбасы, и они по-товарищески делили этот завтрак.   -- Если Недорезов покажется, вы только крикните мне, тетя,-- серьезно говорил Маляйка, счастливый, что может выступить в роли защитника.   -- Я его не боюсь, голубчик... Это тогда мне сделалось страшно, потому что я еще не совсем здорова.   Маляйка с сожалением смотрел ея худыя руки "тети" и живо представлял себе, как будет защищать ее от нападения Недорезова или того сумасшедшаго старика, который раза два приходил в "Кармановский сад" и так всех напугал.