Нужное чтение. 1000 новых интересных фактов для ума и развлечения

Услышав объяснения таксиста, писатель был потрясен.

— Да вы сами почти Шерлок Холмс! — восторженно воскликнул он, — коли сумели сделать такой вывод по столь незначительным деталям!

— Так-то оно так, — вдруг замялся шофер. — Но я заметил и еще одну небольшую деталь.

— Это какую же?

— Ярлык, приклеенный к вашему чемодану. На нем были крупно выведены ваши имя и фамилия!

Сэр Артур Конан Дойл шутки ради выбрал адреса 12 самых крупных лондонских банкиров, пользующихся репутацией исключительно честных и добропорядочных людей, и послал каждому из них телеграмму такого содержания: «Все выплыло наружу. Скрывайтесь». На следующий день все 12 банкиров исчезли из Лондона. Фактом своего бегства все они признали преступный и антиобщественный характер своей деятельности.

Великий английский драматург Вильям Шекспир в своих пьесах, как правило, всячески расправлялся со своими персонажами.

— Ну, извините, — попросили как-то его поклонники, — нельзя ли написать пьесу со счастливым концом?

— Без проблем, — ответил Шекспир. — Я напишу произведение, в котором все главные герои — полнейшие сволочи. Зал будет рукоплескать, когда они наконец все помрут.

И сел сочинять «Гамлета».

Жена Наполеона Жозефина развелась со своим мужем, и это был первый случай действия закона о разводах, который ввел сам Наполеон.

Александр Дюма как-то обедал у известного врача Гисталя, который попросил писателя написать что-нибудь в его книгу отзывов.

Дюма написал: «С того времени, как доктор Гисталь лечит целые семьи, нужно закрыть больницу».

Врач воскликнул:

— Вы мне льстите!

Тогда Дюма дописал: «И построить два кладбища…»

Лев Толстой считал, что все люди должны честно трудиться, жить скромно и просто. Сам он тоже старался придерживаться этих правил.

Одна дама, приехав на привокзальную площадь на извозчике, оказалась в безвыходном положении. У нее было много вещей, а рядом, как назло, ни одного носильщика. И поезд должен был скоро отойти от перрона. И тут дама увидела мужичка — в сапогах, в опоясанной косоворотке, который тоже направлялся в сторону перрона.

— Голубчик, — обратилась она к нему, — не поможешь ли поднести вещи к вагону? Я заплачу.

Мужичок согласился. Взял вещи и поднес их к поезду. Он внес их в вагон, помог даме разместиться, и она, довольная, дала ему 20 копеек. Мужичок взял монетку, поблагодарил и перешел в свой вагон, классом пониже.

Минул год. Дама присутствовала на благотворительном собрании в одном из московских институтов. Выступали разные влиятельные лица — профессора, попечители, члены общественного совета при институте. И вот председательствующий объявил, что сейчас перед собравшимися выступит граф Лев Николаевич Толстой. Лев Николаевич говорил с кафедры по-французски, а дама, глядя на него, то краснела, то бледнела и чувствовала страшное сердцебиение. В выступающем онаузнала… того самого мужичка, который поднес ей за двугривенный вещи к вагону. В перерыве, сама не своя от волнения, она подошла к Толстому:

— Лев Николаевич. ради бога. извините меня. Я вас тогда на вокзале так оскорбила своим действием.

Толстой узнал ее и ответил:

— Успокойтесь, голубушка. Ничего страшного не произошло. Я тогда честно заработал, а вы честно расплатились.

В Туле местное аристократическое общество решило поставить в городском театре комедию графа Толстого «Плоды просвещения». Дело было летом, Льву Николаевичу послали в Ясную Поляну особое почетное приглашение. Приблизительно за час до начала спектакля к подъезду театра подошел среднего роста коренастый старик, одетый в темно-серую чесучевую блузу, такие же брюки и грубые, очевидно, домашней работы сапоги. Грудь старика наполовину закрывала длинная седая борода, на голове его красовался простой картуз с кожаным козырьком. Опираясь на толстую суковатую палку, старик открыл дверь и медленными шагами направился к входу в партер театра. Здесь его остановили.

— Эй, старик, куда лезешь? — заявил ему один из привратников. — Сегодня тут все господа играют, тебе тут делать нечего… Проходи, брат, проходи…

Старик начал было протестовать, но его взяли под руки и вывели из театра. Однако он оказался строптивого характера: сел около самого входа в «храм Мельпомены» на лавочку и оставался здесь до тех пор, пока к театру не подъехал один из высших представителей местной губернской администрации…

— Граф! — вскричал приехавший администратор. — Что вы здесь делаете?!

— Сижу, — отвечал, улыбаясь, Лев Николаевич. — Хотел было посмотреть свою пьесу, да вот не пускают.

Недоразумение, конечно, тотчас же было улажено.

Однажды после выступления к Есенину подошла женщина с просьбой об автографе — невысокая, с виду лет сорока, черненькая, невзрачная. Назвалась по фамилии — Брокгауз.

— А... словарь? — начал Есенин.

— Да-да! — прервала любительница поэзии (или автографов). — Это мой дядя!

— Здесь неудобно. Едем с нами! — решил Есенин.

Впоследствии его друг Вольф Эрлих спросил, с чего ему вздумалось пригласить с собой товарища Брокгауз («дуреху», как он язвительно ее охарактеризовал).

Есенин задумался.

— Знаешь, все-таки... племянница словаря! — ответил он.