Нужные вещи

Во сне он на кухне пил пиво и смотрел телешоу «Грандиозная распродажа». Все призы были из этого нового магазина «Нужные вещи». А у всех участников передачи шла кровь из глаз и ушей. Они смеялись и улыбались, но выглядели перепуганными.

Внезапно какой-то приглушенный сдавленный голос позвал:

— Хью! Хью! Выпусти меня, Хью!

Голос доносился из шкафа. Хью распахнул дверцу, готовый растерзать любого, кто там запрятался. Но внутри не было никого: обычная свалка — ботинки, шарфы, пальто, рыболовные снасти и два ружья.

— Хью!

Он поднял голову, потому что голос шел с верхней полки.

Это был лисий хвост. Лисий хвост говорил. И Хью сразу узнал этот голос. Это был голос Лиланда Гонта. Он взял хвост в руки, вновь ощутив его бархатистую мягкость, похожую то на шелк, то на шерсть, а на самом деле не похожую ни на что. Потому что он был особенным, этот хвост. Единственным и неповторимым.

— Спасибо, Хью, — сказал лисий хвост. — На полке так душно. А еще ты там оставил свою старую трубку. Уф, как же она воняет.

— Тебя переложить в другое место? — спросил Хью. Он чувствовал себя неловко, разговаривая с лисьим хвостом. Даже во сне.

— Не, я вроде как привыкаю уже. Нам надо поговорить. Тебе нужно кое-что сделать, помнишь? Ты обещал.

— Полоумная Нетти, — кивнул Хью. — Надо подшутить над полоумной Нетти.

— Точно, — подтвердил хвост. — И прямо сегодня, сразу же как проснешься. Слушай внимательно.

И Хью стал слушать.

Хвост сказал, что в Неттином доме, кроме собаки, никого не будет, но теперь, когда Хью уже подошел к двери, он решил постучать. На всякий случай. Внутри послышался частый стук когтей по деревянному полу, и больше ничего. Он постучал еще раз, для верности. С той стороны раздался один-единственный «Гав!».

— Бандит? — спросил Хью. Хвост сказал ему, как зовут собаку. Хорошая кличка для собаки, пусть даже у тетки, которая ее выдумала, давным-давно крыша съехала.

Снова раздался «Гав!», хотя и не такой уверенный, как в первый раз.

Из нагрудного кармана своей шерстяной охотничьей куртки Хью достал связку ключей. Эта связка была у него уже много лет, он даже не помнил, от чего была половина из этих ключей. Но три-четыре ключа были того же типа, что и ключ от Неттиной двери.

Хью огляделся по сторонам, убедился, что улица по-прежнему пуста, и принялся подбирать ключ.

5

Как только Нетти увидела серое, опухшее лицо и запавшие глаза Полли, ее собственные страхи, грызшие ее всю дорогу от дома, сразу же отступили на второй план. Ей даже не нужно было смотреть на Поллины руки (Полли держала их на уровне пояса — опустить их вниз означало бы обречь себя на ужасные мучения), чтобы понять, что с ней происходит.

Лазанья была бесцеремонно брошена на столик у подножия лестницы. Если бы она шлепнулась на пол, Нетти бы даже и не обернулась. Издерганная, нервная женщина, какой она виделась кумушкам Касл-Рока, женщина, которая как будто все время бежит от каких-то злодеев, хотя — на самом деле — она всего лишь вышла на почту, сейчас этой женщины не было и в помине. На ее месте возникла другая Нетти. Нетти Полли Чалмерс.

— Спускайся, — решительно проговорила она. — Иди в гостиную. Я принесу терморукавицы.

— Нетти, со мной все в порядке, — слабо произнесла Полли. — Я приняла таблетку, и через пару минут…

Но Нетти уже взяла ее под руку и повела в гостиную.

— Что случилось? Может, ты их отлежала во сне?

— Нет, от этого я бы проснулась. Просто… — Полли рассмеялась. Странным и нездоровым смехом. — Просто боли опять начались. Я знала, что сегодня будет плохо, но не ожидала, что будет настолько плохо. И терморукавицы тут не помогут.

— Иногда ведь помогают. Ты ведь знаешь, что помогают. Посиди тут.

Тон Нетти не допускал никаких возражений. Она усадила Полли в мягкое кресло, а сама побежала в ванную за рукавицами. Полли перестала ими пользоваться больше года назад, но Нетти, казалось, относилась к ним со сверхъестественным благоговением. «Куриный суп по версии Нетти»,[10] однажды назвал их Алан, и Полли тогда искренне посмеялась.

Полли сидела в кресле, положив руки на подлокотники, и не отрываясь смотрела на диван, стоявший в другом конце комнаты, — в пятницу они с Аланом занимались на нем любовью. Тогда ее руки совсем не болели. С тех пор как будто прошла целая вечность. Сейчас ей казалось, что то удовольствие — не важно, насколько сильное и пронзительное, — было чем-то призрачным, эфемерным. Любовь кружит голову, да. Но не любовь движет миром. По убеждению Полли, вселенную на ее хрустальной оси вращают вопли тяжелораненых и стоны больных.

Ты, глупый диван, подумала она. Глупый пустой диван, что мне теперь с тебя толку?