— Я уже ничего не знаю, — сказала Полли. — Если я спросила тебя о чем-то таком, о чем нельзя спрашивать, то прошу прощения. А теперь, пожалуйста, поставь меня на ожидание и соедини, как только он освободится, или мне придется выйти и искать его самой.
— Нет, не надо. Я соединю, — сказала Шейла. Она чувствовала, что случилось что-то ужасное. Как многие женщины Касл-Рока, она думала, что Алан и Полли отчаянно любят друг друга, и, как многие женщины Касл-Рока, Шейла хотела видеть в них героев сказки, где все хорошо кончается… где любовь обязательно побеждает. Но сейчас Полли была не просто рассержена; она была полна боли и чего-то еще. Шейле показалось, что ненависти. — Ставлю на ожидание. Уже поставила.
— Прекрасно, спасибо, Шейла.
— Не за что. — Она нажала кнопку «очередь», прикурила сигарету и глубоко затянулась, хмуро глядя на тлеющий огонек.
16
— Алан? — кричал в трубку Генри Пейтон. — Алан, ты меня слышишь? — Голос, как у футбольного комментатора в пустой жестяной коробке.
— Слышу, Генри.
— Мне полчаса назад позвонили из ФБР, — проквакал Генри из рации. — Нам дико повезло с отпечатками.
Сердце Алана забилось чаще.
— С дверной ручки в доме Нетти? Которые смазанные?
— Да. У нас уверенное совпадение с одним жителем твоего города. Причина задержания: мелкая кража в 1977-м. С него сняли отпечатки.
— Не тяни, кто это?
— Имя этого человека: Хью Альберт Прист.
— Хью Прист?! — Алан подумал, что он ослышался. Даже если бы Генри назвал Дж. Дэнфорда Куэйла,[32]
то он бы, наверное, удивился меньше. Насколько Алан был в курсе, Хью Прист даже не был знаком с Нетти. — Зачем Хью Присту было убивать Неттину собаку? Или бить Вильмины окна?— Я не знаю этого джентльмена, поэтому не скажу, — ответил Генри. — Почему бы тебе не спросить у него самого? Вообще, почему бы тебе прямо сейчас не поехать, пока он не решил посетить родственников в Пересохшем Болоте, что в Южной Дакоте?
— Правильно, — сказал Алан. — Поговорим позже, Генри. Спасибо.
— Только держи меня в курсе. Считается, что это все же моя операция.
— Хорошо. Как только, так сразу.
Раздался резкий металлический щелчок, и дальше рация передавала только гул телефонной линии. Алан мельком представил, что сказали бы «АТ&Т» и «Nynex» по поводу издевательств над их аппаратурой, и собрался повесить микрофон на место. Но тут телефонный гул прервал голос Шейлы Брайхем — нехарактерно нерешительный.
— Шериф, у меня на проводе Полли Чалмерс. Она просит, чтобы я соединила ее по рации как можно быстрее. Прием.
Алан моргнул.
— Полли? — Неожиданно он испугался, как обычно пугаешься, когда телефон звонит в три часа ночи. Полли никогда раньше не требовала такой срочной связи, и, если бы его спросили, Алан сказал бы, что никогда и не потребует: это шло бы вразрез с ее представлениями о корректном поведении, а для Полли корректное поведение было очень даже важным. — А что случилось, Шейла, она не сказала? Прием.
— Нет, шериф.
Нет. Конечно же, нет. Он это тоже знал. Полли не любила распространяться о своих проблемах. И если бы Алан не был так удивлен, он бы не задал этого вопроса.
— Шериф?
— Соединяй, Шейла. Прием.
— Отбой, шериф.
Щелк!
Он стоял, освещенный солнцем, и его сердце билось слишком сильно и слишком часто. Ему это не нравилось.
Снова —
— Полли, можешь говорить, связь включена.
— Алан? — Звук был таким громким, что он отпрянул. Это был голос сказочного великана… злого великана. Он сразу все понял — хватило одного слова.
— Да, Полли, я слушаю.
Пауза. Где-то далеко-далеко жужжали и гудели другие голоса, другие разговоры. У него было время подумать, что разговор оборвался… он почти надеялся на это.
— Алан, я знаю, что линия прослушивается, — сказала она. — Но ты поймешь, о чем я. Как ты мог? Как ты мог?!
Что-то знакомое было в этом разговоре.
— Полли, я не понимаю.
— Все ты понимаешь, — сказала она. Ее голос становился все ниже, все неразборчивее, и Алан понял, что если она и не плачет сейчас, то скоро расплачется. — Это так тяжело: узнать, что твои представления о человеке оказываются неправильными… ты думаешь, ты его знаешь, этого человека… но вдруг оказывается, что не знаешь. Трудно осознавать, что лицо, которое ты любила, оказалось маской.
Что-то знакомое. Да, конечно. Теперь Алан понял
— Энни… — Он с ужасом понял,