Нужные вещи

Заснуть мешали сирены, но дело было не только в них. Больше всего ее беспокоил Алан — то, что он сделал. Она до сих пор не могла поверить и смириться с таким жестоким предательством всего, во что она верила и чему верила, но факт оставался фактом. Ее мысли то и дело переключались на что-то другое (например, на сирены и на то, что их вой предвещает, наверное, конец света), но потом вновь возвращались к Алану: как он действовал у нее за спиной, как он обманывал и двурушничал. Ощущение было такое, как будто тебе постоянно тычут занозистым концом доски в нежное, потайное место.

Алан, как ты мог? Как ты мог?!

Голос, заговоривший в ответ, удивил Полли. Это был голос тети Эвви, и за его сухой ровной бесстрастностью — кстати, всегда отличавшей старую даму, — она ощутила неугомонную, сильную злость.

Если бы ты ему все рассказала с самого начала, девочка моя, он бы не стал ничего выяснять самостоятельно.

Полли резко приподнялась и села на постели. Этот голос раздражал ее, но хуже всего было то, что это был ее собственный голос. Тетя Эвви умерла много лет назад, и теперь ее собственное подсознание использовало тетю Эвви, как застенчивый чревовещатель использует свою куклу, чтобы пригласить хорошенькую девушку на свидание и…

Прекрати… разве тебе я не говорила, что в этом городе полно призраков? Может быть, это действительно я, моя девочка. Может быть.

Полли испуганно вскрикнула и зажала рот рукой.

А может, и нет. В конце концов не важно кто это. Важно другое, Триша: кто согрешил первым? кто солгал первым? кто умолчал первым? кто бросил первый камень?

— Так нечестно! — закричала Полли в пустую комнату и уставилась на свое перепуганное отражение в зеркале. Она ждала, что голос тети Эвви вернется, и, не дождавшись, медленно легла обратно.

Может быть, она и вправду согрешила первой, если сокрытие правды и пару невинных фраз можно назвать грехом. Но разве это дает Алану право копаться в ее прошлом, как будто она преступница-рецидивистка?! Разве это дает ему право упоминать ее имя в юридической переписке… и собирать на нее досье, или как это у них называется… и… и…

Не обращай внимания, Полли, прошептал знакомый голос. Перестань страдать. Ты не сделала ничего плохого. Ты сделала так, как считала правильным. И потом, ты ведь слышала, какой у него был виноватый голос. Слышала?

— Да! — свирепо пробурчала она в подушку. — Да, я слышала! Как насчет этого, тетя Эвви?

Ответа не было, только слабая, едва ощутимая борьба

(вот в чем вопрос, Триша)

на ринге ее подсознания. Как будто она что-то забыла, не включила какую-то переменную

(Триша, хочешь конфетку)

в уравнение.

Полли беспокойно перевернулась на бок, и по налитой округлости ее груди перекатилась ацка. Было отчетливо слышно, как там, за серебряной стенкой, что-то деликатно скребется.

Нет, твердо сказала себе Полли, это просто что-то пересыпается. Все твои опасения насчет того, что там внутри что-то живое… это просто воображение.

Скрип-скрип-скрип.

Эта штука живая, Триша, сказала тетя Эвви. Эта штука живая, и ты это знаешь.

Не говори глупостей, отмахнулась Полли, переворачиваясь на другой бок. Как там внутри может что-то жить? Может быть, это что-то и сможет дышать через дырочки в кулоне, но чем оно будет питаться?!

Может быть, сказала тетя Эвви с мягкой непреклонностью в голосе, оно питается ТОБОЙ, Триша.

— Полли, — прошептала она. — Меня зовут Полли.

В этот раз рывок в ее подсознании был сильнее и заметнее, он пробудил какую-то странную тревогу, и Полли почти уже поняла, в чем дело… Но тут зазвонил телефон. Она охнула и вскочила. В ней боролись противоречивые чувства: гордость и желание взять трубку.

Поговори с ним, Триша, хуже не будет. Выслушай его. Раньше тебе было не до того!

Я не хочу с ним разговаривать. После того что он сделал… Нет.

Но ты же по-прежнему его любишь.