Зазвонил в кармане телефон, дед долго искал, в каком, телефон умолк. Макс, посмотрев, кто звонил, перенабрал и включил громкую связь:
— Батя! Я тебя поздравляю с днем рождения! Будь здоров, батя! Я… это… хочу сказать… Прости меня и… — Антон замялся, — я хоть и непутевый сын, но честно, я тебя люблю! Еще раз с днем рождения, живи подольше!
— Максимушко, это не ты ли ему сообчил?
— Не, дед, я и сам офигел!
— Значит, Васька, совесть у ево все же проснулася, — подвела итог бабка Анна. — И чево сидим, все киснет, вона, мужики, наливай!
— Вот и гуляла вся Каменка на юбилее деда, подарков надарили много, дед неделю хвалился ими и менял обновки: было много рубах, трое наручных часов с большими циферблатами, две вязанные жилетки, вязанные же носки, «щиблеты», новая шапка.
— Короче, девки, хоть щас женися, я теперь жених с прИданым! А и славное у меня рожденье вышло, от как гуляли, пыль столбом вилася!!
Лето в этом году летело на всех парах, прошел Петров день «Пётр и Павел-час убавил», ребятня, загоревшая дочерна, не вылазила с речки, дружно ходили по грибы и по землянику, играли до темноты в футбол, баскетбол, волейбол.
Площадку привели в приличный вид, натянули сетку для волейбола. Вместо кирпичей, отмечающих футбольные ворота, поставили настоящие, отдельно вкопали баскетбольные столбы с корзинами. «Наши», как их звали в Каменке, бизнесмены, без долгих обещаний, скинулись и сделали на всю поляну покрытие, и теперь на спортплощадке постоянно толпились и дети, и взрослые. Проявились и свои, доморощенные чемпионы. Мишук тренировал не только ребятишек, более взрослые ребята тоже напросились на обучение, жизнь кипела и бурлила. Деду Аникееву хотелось побывать везде, но не успевал, выпросил у Максимушки стулец складной, высокий и часами зависал на спорту.
Скромно отметили день рождения баб Тани — она до скандала ругалась со всеми:
— Надоело «маланьину свадьбу» собирать, своим кругом посидим и будя! День рождения пришелся на понедельник и народу случилось не шибко много, сибиряк умудрился поутру смотаться на велике в район и привезти роскошный букет роз:
— Ты моя самая любюимая баушка! — опять облапив сухонькую старушку, гудел он.
— Тимошка, я не выдержу, дождешься крапивы-от!
— Ты чё, баушка старенькая, я тебя слегонца обнимаю, изо всей силы только папку, остальные пищат, — гудел детинушка. Его в Каменке зауважали и побаивались даже пьянчужки, когда он отшвырнул с дороги местного пьянчугу, попытавшегося помешать ехавшим на великах девчонкам.
— О, Макаровна, это точно Иван Поддубный вырастет, не, бери выше — Илья Муромец!
— А не лезьте под руку, а и не так прилетит, ежли чего, — отвечала баб Таня.
Тимошка очень ответственно следил за мелкотой, с видимым удовольствием возился с Лешиком-маленьким и Сенькой, бурча при этом и косясь на родителей:
— У баушки не оставляете, никого не рожаете, как с вами бороться? Баушка, ты хоть свою внучку на ум наставь, чего они всё жмут?
Родители, глядя как их детинушка возится с малышами, только посмеивались.
Зоркая баб Таня, первая усекла чего-то:
— Наташка, ай уже?
— Бабуль, в твоей Каменке опять всё получилось, мы и Тимку так же, в Каменке нашли, — смеялась внучка.
— Тимошка, подслушав, заревел медведем и, схватив свою мамку, закружил по двору.
— Тимка, поставь мать, где взял! — смеялся папка. Тот послушно поставил и перекувыркнулся от избытка чувств.
— От, лешак, не пойдет Варюшка за тебя, она меленькая, а ты вона какой здоровущщий, — подсуетился дед Вася.
— Молчи, старый модник, она подрастет, а я дождуся!
Деда после дня рождения окрестили «старым модником» — он через день «менял прикид,» отговариваясь тем, «что время мало остается, надоть успеть подарочные рубахи поносить, и щиблеты тожа».
Макс привез свои вышедшие из моды кофты-свитера, а дед, недолго думая, по вечерам натягивал их. Вот и улыбались все, завидя важно вышагивающего вечером деда в немыслимых расцветок, вытянутых до коленок кофтах.
Макс, узнав про такое, долго угорал:
— Жаль, ты мелковат ростом, а то я тебе и штаны бы подогнал.
— Это которые семеро наклали в штаны, а несет один, али рватые коленки?
— Ну, типа того, может, их обрезать и сделать тебе шорты?
— Не, я мерзлявый становлюся, сам знаешь: крови нет — моча не греет.
— Дед, смотрю я, ты совсем борзой стал?
— А и с кем поведешься, а вожуся-от я с тобой более всего! — хитро подмигивал дед.
Прилетел наконец-то дед Веккер, вот уж у кого зашкаливало обожание внука. Он прозрачно намекал Палычу на второго ребенка, говоря:
— Один ребенок — это не ребенок, надо два сыночка и лапочку дочку.
Лапочка дочка смеялась, а бабуля Сара горячо поддерживала Илью.
— Валечка, ты посмотри на нас с сыном, мы ж вторую молодость переживаем, благодаря Лешеньке!
Лешенька улыбался и не выпускал кулачок изо рта. Калинин постоянно говорил Вале, что у него замирает и плавится сердце от сына.