— Пойдем-ка, Казанова, — позвал Виктор сына улицу, а там вломил по-полной, — тебе, что, обязательно было свою… сюда тащить? Ты когда-нибудь начнешь верхней головой думать, или у тебя только в нижней мозги? У деда приступ сердечный начинался, хорошо, я дома был, ты идиот совсем? Зачем в этот, такой редкий в наше время, островок добра, тащить всякую дрянь? Чтоб ни одну шалаву сюда больше не таскал! Москва большая, борделей много, там и удовлетворяй свои нужды, а здесь никого, я повторяю, никого не должно быть!
— Бать, да я и не собирался кого-то сюда везти, она сама запрыгнула…
— Что ты как маленький лепечешь, она сама, она сама, ты мужик или чмо? Ещё один такой «визит», и деда не станет, ты это понимаешь, болван?
Макс побледнел:
— Всё, слово даю! Я, правда, дебил!
Дед проспал весь вечер, и Макс не пошел играть в футбол, а тихо сидел за компом, иногда вставая и подходя к деду. Убедившись, что старикан спит, опять садился и задумчиво смотрел в крутящиеся на мониторе замысловатые фигурки.
В окно всунулся Лёха:
— Макс, — шепотом позвал он, — чё, дед Вася заболел?
— Ща выйду! — Макс шагнул в окошко, благо, длинные ноги позволяли, сел на лавочку и тяжело вздохнул. — Вот скажи, Лёх, я идиот?
— Да вроде, не!
— Идиот, Лёх, ещё какой, ведь чувствовал жопой неприятности, приволок на свою голову… дед вон… сердце… батя отлаял, Шишкины, похоже, тоже не в восторге, блиииин! Лан, будем исправлять содеянное, лишь бы дед не разболелся!!
— Максимушко, чей-то ты не на футболе, а? — раздался из окна голос деда Васи.
— Дед, ты как себя чувствуешь? — вскочил Макс.
— На восемьдесят пять, как и есть, чё вы там сидитя, айдате чаевничать, я в печи липу заваривал в утре, должно славно получиться, Матвеича, вон, шумни.
— Он у нас, я ща за ним сгоняю, — вызвался Леха. Липа настоялась знатно, до красноты, и выдули мужики весь пятилитровый чугунок, нахваливая деда.
Он оживился, начал рассказывать какие-то байки, а Матвеич негромко сказал «ребенку»:
— Видишь, идиот, он же такой ранимый, ему немного внимания — и он цветет, а когда наоборот…
— Бать, не грызи, я сам весь вечер истерю!
— Помни, дубина, что он искренне привязан к тебе и поэтому открыт, не плюй ему в душу!
Деду не сиделось:
— Пойду до Таньки, прогуляюся!
— Дед, я с тобой!
Танька сидела на лавочке с Толиком, ведя неспешные разговоры, дед подсел и тут же начал любопытствовать, что и как.
Макс пошел было к Калине, и его неприятно задело, что бегущие и что-то задорно кричавшие Козырюшки пробежали возле него, а Анчутка обогнула по широкой дуге.
— Какие красивые у девчушки волосы, — восхитился Толик, — редкий такой цвет, обычно дамы такого цвета долго добиваются в парикмахерских, а тут природа наградила!
— А у меня, милок, точь в точь такие были, сейчас, вона, седые, Вась, скажи?
— Да, Танька, многие на твою косу серебряную заглядывалися, и я в том числе, да Никишка, вишь, на мотике упер из под носа у всех.
— Да, изо всех внуков и внучек только у Анчутки и уродились мои-от волосы, только я растрёпой не была, правда, и не носилася так-от. Это ж ураган, а не девка!
— Много будет у девочки поклонников-почитателей!
И опять Макса задели эти слова. «Не к добру, точно!» — подумал он про себя.
И не стала невеста обращать на Макса внимания, если раньше она всегда была поблизости, то теперь, завидев его, тут же исчезала с глаз долой… Когда на речке он сгреб их всех троих в охапку — сидели три светлые макушки на песочке, что-то горячо обсуждая, она ужом вывернулась и отбежала. Девчушки же Козыревы смеялись и барахтались вместе с ним.
И Макс опечалился:
— Бабуль, и чё теперь делать? Невеста меня в упор не видит?
— А новую искать, она, Анчутка, если обидится, то надолго, сама знаю!!
Вот и чесал озадаченно Макс макушку — легкий по своей натуре, он был неприятно удивлен, что такая мелочь игнорирует его во всём.
Горшковы приехав к Маришке обсмеялись: Маришка, взяв Димульку, показала его в окно, а Санька, сначала сложив ручки на груди, восхищенно замер, смотря только на братика. Затем, попросив папу подержать его на плечах, приник к стеклу и, восторженно гладя ладошками стекло в районе личика, приговаривал:
— Маленький, Димулечка, я тебя так ждал!
Марина прослезилась, у Горшкова и Толика перехватило горло — столько восторга, любви и нежности было в Санькиных словах, а тот ничего не замечая общался с маленьким человечком.
Когда же братик широко зевнул, смех Саньки колокольчиком разнесся по всему двору и улыбались люди, слыша счастливый смех ребенка.
А баба Лена опять вытирала бегущие слёзы и в многотысячный раз благодарила Бога, что послал им такого необыкновенного Сашу Горшкова. Саша-большой про себя постоянно благодарил Всевышнего за такую большую теперь его семью, и так же, как и сынок, восторженно смотрел на жену и второго сыночка. И было тепло на душе у Толика, он тоже обрел семью, нежданно-негаданно.
ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ…