Нынче в порфире…

А Мэри Лесслер? Ей-то что понадобилось? Я зашел в табачный магазин, отыскал в телефонной книге номер Нильса Лесслера и позвонил. Занято. Я подождал и через несколько минут позвонил еще раз. С тем же успехом.

Тут меня осенило. А что, если просто взять и нагрянуть к этой шикарной молодой даме домой?

Я посмотрел адрес. Ётавеген, сто семь, Юрсхольм. Довольно далеко от Стокгольма, но меня это не испугало. Быстро приняв решение, я уже через двадцать минут ехал юрсхольмским поездом на север.

Мои мысли вновь и вновь возвращались к сирени и Нильсу Лесслеру… Звонок Мэри Лесслер оказался в самом деле кстати. Дал повод навестить супругов Лесслер. Я не мог отделаться от ощущения, что Веспер Юнсон не до конца понимал серьезность ситуации. Нильсу Лесслеру грозила опасность, и кто-то должен находиться поблизости.

Жил Нильс Лесслер в солидном особняке с фронтоном и низкими трубами из неоштукатуренного кирпича. Тяжелая, массивная постройка была окружена большим тенистым садом с цветущими яблонями, ухоженными газонами и цветочными клумбами.

Я уже собрался войти в высокую решетчатую калитку, когда услыхал за спиной торопливые шаги. Это был почтальон.

— Управляющий Лесслер здесь живет? — спросил он.

Я кивнул. Он достал из сумки письмо.

— Никак люди не научатся аккуратно писать цифры,— буркнул он, показывая мне конверт,-Это вот разве не четверка?

Последняя цифра действительно выглядела как четверка.

— Я тут недавно, не выучил еще, кто где живет,— пояснил он.

— Хотите, передам? — предложил я.

— Очень любезно с вашей стороны.— Он небрежно козырнул и поплелся дальше.

Позвонив у двери и дожидаясь, пока откроют, я рассеянно взглянул на письмо. Обыкновенный казенный конверт, тонкий, сероватый, адрес написан карандашом. Я посмотрел на оборот. Нет, фамилия отправителя не указана. Но сквозь тонкую бумагу просвечивали крупные темные буквы: «БЕЛЬ».

На миг мысли замерли. Потом молнией сверкнуло озарение — я плотно прижал конверт к письму. Проступили новые буквы, сложились в слово: «БЕЛЬВЕДЕР».

Гостиница, где живет Лео!

В доме послышались шаги, кто-то тронул замок, и тяжелая дубовая дверь отворилась. На пороге стояла молоденькая девушка в белом рабочем халатике.

— Дома ли госпожа Лесслер? — спросил я.

— Нет, она катается верхом,— ответила девушка.— Но скоро вернется. Входите, пожалуйста.

Я хотел было спросить горничную, дома ли сам управляющий, но услышал, как кто-то вошел в дом. В холле зазвенели шаги, и через секунду в дверях гостиной возникла изящная фигурка в костюме для верховой езды.

— Боже, до чего я вымокла! — воскликнула она.— И все равно, знали бы вы, Черстин…— Мэри Лесслер заметила меня и осеклась.

— Доброе утро,— поздоровался я.

Она подошла ко мне, сняла перчатку и, протянув руку, сказала:

— Вот замечательно!

— Я узнал, что вы вчера звонили, а поскольку оказался в ваших краях, взял на себя смелость зайти.

— И правильно сделали,— улыбнулась она.

Смотреть на нее в самом деле было одно удовольствие. Она была без шляпы, мокрые светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Оживленное личико тоже все в каплях дождя, на щеках играл свежий румянец, серые глаза блестели лукавством и юным задором. Я был, честно говоря, ошарашен. Никак не ожидал, что под маской опытной светской львицы, какую она продемонстрировала на допросе в квартире деверя, таится столько девичьей свежести.

— Я думала нынче съездить в наш загородный дом,— продолжала она.— Вы могли бы составить мне компанию, а заодно поснимать нашу ручную косулю. Я потому и звонила. Но в такую погоду ехать нет смысла,— Она посмотрела на меня.— Вы промочили ноги.

— Нет-нет, просто туфли отсырели,— ответил я.

Она повернулась к горничной; та уже направлялась к выходу.

— Черстин, вы не помните, где тапки, о которых мы говорили на днях?

— Я поставила их в шкаф, в маленькой комнате для гостей,— сказала девушка.

Я запротестовал:

— Баловство это! Они скоро высохнут.

Мэри Лесслер помахала хлыстом.

— Весенняя простуда еще хуже осеннего насморка,— решительно заявила она.— Переобуйтесь и оставайтесь обедать. Идемте, я провожу вас в комнату для гостей.

Она первая вышла в холл, мимо потемневшего старинного сундука, на котором тускло поблескивало большое оловянное блюдо. Внезапно остановилась, вернулась назад и взяла с блюда что-то белое. Письмо из «Бельведера». Секунду-другую, наморщив лоб, она рассматривала конверт, потом позвала:

— Черстин!

В дверях гостиной появилась горничная.

— Муж еще не приходил?

— Нет,— ответила девушка.— Но он уже в пути. Недавно звонил.

Мэри Лесслер положила письмо на блюдо и пошла вверх по лестнице. Я двинулся за ней.

— Мой муж с вечера был в Уппсале,— объяснила она.— На каком-то совещании. У фирмы там фабрика.

Мы пересекли светлый холл и очутились в небольшой комнате, где все — стены, гардины, ковры — было выдержано в красных тонах.

— Красная комната? — сказал я.

Мэри Лесслер кивнула.