Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья

Решив, что городок все равно небольшой и, в какую бы сторону он ни пошел, обязательно выберется, Лю Синь двинулся наугад и прошел мимо места, в котором очнулся вчера.

Под знакомым навесом сидел все тот же молчаливый мужчина, пустым взглядом рассматривая прохожих. В ногах у него валялись потрепанная плошка и длинный сверток ткани. Казалось, он не осознавал, что все вокруг были нищими и едва перебивались черствым хлебом, как и он сам.

Лю Синь сжал кулаки, не в силах смотреть на подобную картину. В глазах защипало. Казалось, он понял, почему люди ходили, не поднимая голов: чтобы не видеть разруху и запустение, в которые превратилось их некогда процветающее поселение.

Небольшой город Цайцюнь располагался в Северных землях и находился под защитой князя. Всегда яркий и живой, как и прочие поселения этого княжества, он изобиловал достатком и счастливыми людьми. Народ здесь вел мирную жизнь, трудясь и ни в чем не нуждаясь, мастеря изделия из дерева на продажу в другие поселения. Городок славился своими мастерами, искусно изготавливающими из дерева предметы обихода, обереги и картины. Изделия были поистине удивительной красоты, и многое в резиденции князя было дарами именно из этого города.

И все это было уничтожено за одну ночь.

Ныне Северное княжество пришло в запустение, а император так и не назначил нового правителя этих земель. Провозгласив их проклятыми, он отрекся от них, вычеркнув из карт. С тех пор Север стал сам по себе, получив название Ничейных земель.

Двигаясь к выходу из городка, Лю Синь нервно сжимал кулаки, смотря под ноги и раздумывая о случившемся. Хоть это и был мир книги, смотреть на все эти события как на чей-то вымысел отчего-то не получалось. Сердце болело при взгляде на последствия того ужаса и жалкое существование горстки людей, которая так и не смогла покинуть родные земли в поисках лучшей жизни.

Так, не поднимая головы, Лю Синь остановился перед лужей, всматриваясь в собственное отражение.

Он несколько изменился после переселения. Казалось, стал выше, да и волосы теперь ниже плеч. Немного свалявшиеся без должного ухода, они лежали на плечах безжизненными черными змеями.

Лицо его было худым, нос прямым с чуть приподнятым кончиком, а подбородок слегка закругленным. Светлые янтарные глаза с приподнятыми внешними уголками имели красивый длинный разрез. Кажется, в детстве кто-то говорил, что у него глаза феникса.

Обычный.

Хотя иногда его уверяли, что он очень красив, в ответ Лю Синь лишь вежливо улыбался. Неспособный отличить вежливость от заинтересованности, в свои двадцать два года он оставался одиноким, даже не подозревая, сколько людей делали ему комплименты в надежде снискать его расположение.

Наступив в лужу и размыв свое отражение, Лю Синь наконец поднял голову и заметил вдалеке покосившиеся городские ворота с разрушенными сторожевыми башнями.

Ускорив шаг, он двинулся в сторону выхода, надеясь поскорее покинуть это место.

Как вдруг был остановлен криком:

– Грязная шавка! Дурень ты этакий! Думаешь, если я кормлю тебя, то ты и спать под моей крышей можешь! Прочь! – кричала сварливая старуха.

Лю Синь передернул плечами и пошел вперед, не отрывая взгляда от городских ворот.

«Это не мое дело… Это не мое дело… Это не мое дело…» – проговаривал он про себя каждый свой шаг.

Крики всё нарастали и нарастали, и в конце концов стальная нить терпения Лю Синя с визгом разорвалась, когда послышался первый звук хлесткого удара.

Резко развернувшись и перемахнув через ограду покосившегося дома, Лю Синь вышел из-за угла и увидел то, что навсегда изменило его жизнь.

На сырой земле, свернувшись в дрожащий клубок, лежал мальчик, над которым возвышалась старуха с розгой. Замахиваясь для нового удара, она не стесняясь сыпала проклятиями и бранью, крича на всю улицу.

Действуя будто на инстинктах, Лю Синь в два прыжка настиг женщину, выбил из ее рук палку и швырнул на землю подальше от мальчика.

– Ты еще что за проходимец?! Прочь отсюда! Да как ты смеешь! – пуще прежнего раскричалась хозяйка дома, яростно впившись в него своими маленькими черными глазками, в которых не было ничего, кроме злости.

– Это вы как смеете? Как у вас рука поднялась ударить ребенка?! – Лю Синь чувствовал, что в груди разгорается пламя, которое вот-вот вырвется и испепелит жестокую старуху.

– Люди добрые, да вы только взгляните! Средь бела дня разбойник, ворвавшийся в мой дом, будет учить меня, как обращаться с прислугой! – развела та руки, оглядываясь на начавших собираться зевак за низким покосившимся забором.

– Прислуга он или нет, обращаться с людьми так нельзя! – Лю Синь сжал кулаки, не обращая внимания на перешептывания за спиной.

Воспитанный в приюте, а после познавший тяжесть работы в сфере обслуживания, он с самого детства на дух не переносил тех, кто издевался над обслугой или низшими по статусу.

Внезапно среди гвалта раздался знакомый громкий голос:

– Ты бы умерила свой пыл, Цю Хэму, а то не ровен час, придя в мою кузницу, сама будешь выгнана взашей. Ведь там хозяин я, а значит, и руку поднять могу.