Ныряльщица за жемчугом

— Вы знаете, кто это? — Полуянов протянул Юлии пресловутую фотографию.

Та недоуменно уставилась на снимок:

— Так это она и есть, баба Лера. Но только выглядит очень странно. — Прищурилась, вгляделась, отшатнулась, взглянула на Диму с ужасом: — У нее глаза неживые!

— Ну да. Она мертвая, — отозвался журналист.

— Но кто это сделал? И зачем? — прошептала Базанова.

— Вопрос, — развел руками Полуянов.

— Вы меня, что ли, подозреваете? — прищурила она глаза. И расхохоталась. Истерически, громко. — Послушайте, молодой человек! Вы за кого меня принимаете? За истеричку? За сумасшедшую? Я не скрываю, что завидую Изабель. Иногда, когда ссоримся, убить ее готова. Но фотографии с трупами присылать? Я что, похожа на сумасшедшую?!

Полуянов действительно не мог представить эту ухоженную, изящную, очень здравомыслящую женщину — в морге. Как она, воровато озираясь, усаживает мертвое тело в кресло. Выставляет свет. Делает снимок за снимком. То был поступок человека психически нездорового. Однако Базанова — он не сомневался! — нормальна. Абсолютно.

— Уберите, пожалуйста. — В глазах женщины выступили слезы. — Не могу смотреть. У кого только рука поднялась — над пожилым человеком так поиздеваться?..

Однако Полуянов никак не отреагировал на этот выпад, только внимательно взглянул на Юлию и спросил:

— У Изабель Истоминой есть враги?

— Господи, я не знаю! Оказывается, я вообще ничего о ней не знаю.

— Вы, кстати, в курсе, что она свою квартиру продает? — словно бы между делом поинтересовался журналист.

— Зачем?! — изумилась Базанова.

— Говорит, что тяжело каждый день в пробках на работу ездить.

— Что за чушь! Она появляется на работе от силы два раза в неделю! — мгновенно сдала напарницу Юлия Аркадьевна. — И приходит в двенадцать, это самое раннее.

— Может быть, Изабель трудится где-то еще?

— Да нет же! Ей очень нравится быть, как она говорит, рантье. Получать ежемесячный процент от прибыли. Возиться в охотку со своими рыбками. Мастеров любит тестировать, которые у нас в салоне на испытательном сроке. — В голосе Базановой прозвучал плохо скрытый сарказм. — По магазинам ходит. — Виновато взглянув на Полуянова, она поспешно добавила: — Вы не думайте, я на самом деле к ней нормально отношусь. И очень благодарна, что она профинансировала салон, дала мне возможность заниматься любимым делом. Просто мы никогда не были особенно близки. А сегодня я вдруг поняла, что она для меня абсолютная загадка. И кто мог прислать ей подобную гадость, ума не приложу. Слушайте, у меня появилась мысль, — вдруг встрепенулась Юлия Аркадьевна. — Не знаю, здравая или нет, но когда мозговой штурм — любые ведь идеи принимаются, верно?

Вытащила из ящика стола планшетник. Оживила экран и забормотала:

— Сейчас… я, кажется, то письмо не уничтожала. Когда это было? Полгода назад? Больше?

Дима заглянул через плечо женщины: та яростно гнала курсор сквозь содержимое электронного почтового ящика. Больше трех тысяч входящих. Ничего себе! Как только памяти у компьютера хватает?

— Может, в «поиске» адрес отправителя задать? — подсказал он.

— А я, думаете, его помню? — огрызнулась Юлия. — Мы с Изабель по «мылу» не переписываемся, она единственный раз мне письмо прислала, тогда… Ага, вот оно. Underwater Kitty[2], надо ведь себе такой электронный адрес придумать! — Сделав пару кликов, они передала планшетник Полуянову: — Вот. Любуйтесь.

Во всю ширь экрана ему улыбалась Изабель. Явно постановочный снимок: вычурная поза в аляповатом барочном кресле, локоток манерно оперся о подлокотник, ноги изящно скрещены. Очень много макияжа, мрачный наряд, неестественная улыбка.

— В жизни она лучше, — заметил журналист.

— Красное кресло, черное платье. Черный лак на ногтях, ярко-красные губы. Слишком бледное лицо, черные тени под нижним веком. На что-то похоже, не так ли?

— Да, правда… — растерянно пробормотал журналист. — Черное и красное. Цвета смерти.

— Именно! — торжествующе отозвалась Базанова. — Гоголевская Панночка! Хоть сейчас укладывай в гроб. Я, когда снимок увидела, так Изабель и сказала: этот фотограф над тобой просто издевается! А она обиделась, ответила мне, что ничего я не понимаю в настоящем искусстве.

— Так-так! — оживился журналист. — Что за фотограф, фамилию знаете?

— Да какой-то… слушайте, не помню. То ли с телевидения, то ли из глянца. Изабель тогда прямо в этом макияже ко мне на маникюр пришла. Я и пошутила: «Кто тебя так изуродовал?» А она: я, мол, только что с фотосессии у маэстро, новый чуть ли не Уорхолл. И на следующий день прислала мне этот снимок на электронную почту. Я, конечно, похвалила — чего расстраивать девочку? — но сама подумала: «Руки такому надо пообрывать».

Полуянов снова извлек снимок мертвой старухи. Да, ему не показалось: Изабель — и труп! — даже в позах похожих сидели. Глупое кресло, ноги скрещены, правая рука на подлокотнике…

— Вы перешлете мне эту фотографию? — попросил он Базанову.

— Да хоть сейчас, — кивнула она. — А если нужно, могу и распечатать. Цветной принтер есть, на оргтехнике мы решили не экономить.