Ныряльщица за жемчугом

На фотографиях дат не было, однако на конверте из фотоателье стоял штампик: заказ получен полгода назад. И где, интересно, неописуемый мужчина сейчас?

В квартире — никаких следов его присутствия. Разлюбил? А Изабель — чтобы отомстить! — ему срочно замену ищет?

«Нет уж, милая. С моим Димой у тебя таких фотографий не будет», — сквозь зубы пробормотала Надежда.

Надя запихнула свидетельства чужого счастья обратно в конверт и хотела уже закрыть ящик, как вдруг увидела в разноцветье пестрых фотографических красок непривычно черное пятно. Заинтересовалась, выудила карточку. Ох, ничего себе, в каком непривычном Изабель интерьере! На кладбище, возле разверстой могилы. В траурной одежде, с перевернутым, очень бледным лицом. Глаза — печальны, пусты. Явно провожает в последний путь кого-то близкого. Стоит одна, сутулится неприкаянно.

«Кого, интересно, она хоронит?» — задумалась Митрофанова.

Впрочем, какая разница?

Она вдруг почувствовала бесконечную, беспросветную усталость. И безнадегу. Чужая квартира, бессонная ночь. Чужая женщина, на помощь которой умчался Димочка.

Митрофанова со всей ясностью, осознала: глупо копаться в чужих вещах. Бессмысленно искать компромат на Изабель. Если Полуянов влюбится по-настоящему — он все равно уйдет к прекрасной мулатке. Даже если та махровой преступницей окажется.

Однако эта чужая жизнь словно заворожила ее, и Надя выдвинула последний, самый нижний ящик. Здесь аккуратной стопочкой лежали несколько папок из кожзаменителя. В первой (Митрофанова фыркнула) детские рисунки. Зато из второй прямо в ее руки вылетел отпечатанный на принтере листочек.

«Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела», — успела прочитать Надя и вдруг отчетливо услышала, как в замке поворачивается ключ.

— Изабель! — бросился к девушке Полуянов.

И с облегчением понял — она дышит.

Обморок? Или что-то серьезней? Но крови или следов борьбы не видно.

Дима присел на корточки, осторожно приподнял голову красавицы, произнес чуть громче:

— Изабель!

И — о чудо! — она открыла глаза. Посмотрела на него с ужасом, будто на врага, и забормотала:

— Там барракуда! И дельфин. Витязь, гавиата! Они это специально все сделали!

— Чего? — опешил журналист.

Но Изабель не ответила. Рывком села, поморгала, будто просыпаясь, и вдруг схватила ладони Полуянова, прижала к своему лицу, проговорила сквозь слезы:

— Дима, Дима! Как хорошо, что ты приехал!

Полуянов бережно подхватил девушку, перенес на диванчик. А она, несчастная, плачущая, прижималась к нему все крепче. И уже губы тянулись, чтобы поцеловать, однако Дима собрал всю свою волю в кулак и отстранился.

— Изабель, что здесь произошло? — строго спросил он.

— Мой аквариум… Они самое дорогое уничтожили! — полными слез глазами взглянула на него Изабель.

И добавила умоляюще:

— Пожалуйста! Сходи туда прямо сейчас! Может, мне все просто показалось?

Ее щеки, отметил Полуянов, порозовели, да и выглядела девушка, несмотря на обморок, свежо и до невозможности искушающе. Так и хотелось налететь, сдавить в объятиях.

Он торопливо поднялся. Прошел по зловеще тихому коридору до комнаты медитаций. Распахнул дверь. В уши ему ударила томная релакс-музыка. И удушающий запах сырости.

Красавца аквариума больше не существовало. Вместо него пол устилала груда осколков, по полу разлетелись камешки, водоросли. Вода полностью пропитала ковер и чавкала под ботинками. Пара несчастных рыбок изогнулась в агонии прямо у его ног.

На диване же, откуда Дима еще вчера любовался рыбьим царством, картина оказалась и того хлеще. Он весь был усеян разноцветными — мертвыми — рыбками. Однако лежали они не вповалку, а в прихотливом и по-своему даже красивом узоре, будто детский калейдоскоп. Круг, еще один, потом что-то вроде цветка, а рядом — снежинка, только не белая, а сделанная из сине-красных полосатых рыбешек (Полуянов даже вспомнил, что они назывались неонами).

Вот это да! Каким же нужно быть психом, чтобы такое сотворить?!

Он торопливо вернулся в директорский кабинет, сел на диванчик рядом с Изабель и твердо произнес:

— Я читал, что рыбы умирают легко, совсем не мучаются. И сейчас им уже все равно. Скажи, у вас тут есть холодильник?

— Да. Там, в подсобке, — махнула она рукой.

Полуянов подошел к холодильнику, открыл его. Ассортимент типично дамский: пирожные, конфеты, сладкий ликерчик. В качестве противошокового средства тоже сойдет.

Дима щедро налил полстакана, вернулся и строго велел Изабель:

— Выпей!

Та понюхала, отшатнулась:

— Это же спиртное! А я не пью. Зарок дала.

— На сегодня свой зарок отменяешь, — перебил ее Дима и повысил голос: — Делай, что я говорю. Ну?!

Удивительно, как влияет грубое слово на ранимые женские натуры. Изабель послушно выхлебала сладкую гадость. Закашлялась, зрачки расширились, и взгляд потеплел. Но голос, когда заговорила, звучал убито:

— Дим… Но ты ведь понял, что она меня специально изводит?!

— Что значит «специально»?