Нырнуть без остатка

Домой я бреду пешком. Долго бреду. Намного дольше, чем было бы на автобусе. На целых полтора часа. И когда захожу, сбив с ног прилипший снег, Никита понимает все без слов. Просто раскрывает руки и ждет меня, а я молча и на полном ходу врезаюсь в его объятия.

– Все так плохо?

Он гладит по голове, нежно целует в макушку и покачивает из стороны в сторону. А я не плачу, нет. Я не буду плакать!

– Не-а, – все же всхлипнув, бормочу под нос, – просто я не одна из десяти с «хэппи-эндом». Чудес не…

– Не неси ерунду, – перебивает Никита, прижимая крепче. – Сколько раз тебе повторять, чтобы ты поверила? Чудо – это ты.

Эпилог

Рада

Спустя чуть больше, чем четыре года

Я с трудом заставляю себя сосредоточиться. Сегодня такой важный день – и для меня, и для Никиты. Нет, конечно, для Никиты важнее, но я тоже обведу этот день красным в календаре. Потому что сегодня моя практика наконец станет настоящей! Я буду ассистировать самому Айболиту!

Четыре года учебы, очередная успешно закрытая сессия, и вот я здесь: прекрасным летним днем стою рядом с – не побоюсь этого слова – мастером своего дела. Под его чутким руководством в операционном блоке могу взять скальпель и попробовать сделать что-то важное.

Я усердно трудилась, чтобы попасть к Айболиту, как многие зовут Сорокина за глаза. Этот человек творит чудеса и так отчаянно любит все живое! Как, наверное, никто на планете. Каждый день показывает настоящее волшебство в операционных, берется за невозможное, за самые сложные случаи, когда все другие клиники хором предлагают лишь единственный выход – усыпить питомца. К нему даже из-за границы едут, любые деньги дают. Но он никогда не берет больше, чем нужно, а особо настойчивым говорит сделать взнос в фонд помощи бездомным животным.

Живет скромно – мы с однокурсниками были у него на юбилее, отмечали шестьдесят лет. Живет один после того, как отправил в собачий рай лучшего друга, сенбернара Кинг-Конга, с которым бок о бок прошагал почти двадцать лет. Я успела великана всего раз увидеть, правда, уже не в лучшей форме, но уверена, у него была долгая и счастливая жизнь.

Очень повезло, что именно мне Сорокин предложил поработать с ним летом. Многие мечтали. Я хоть и старалась изо всех сил, но до сих пор не верю, что стою рядом с ним, что он передает мне инструменты и заставляет проговаривать каждый шаг. Наверное, решающим все же стало волонтерство в приюте для животных, где мы часто пропадали с Волком. Когда я встретила там профессора, запомнила его слова. О том, что это особый дар – так сильно чувствовать, так открыто любить. Он советовал с годами не растерять его. Ну а как я растеряю-то с Волком и Никитой? Я же самая счастливая на всем белом свете! Не устану благодарить и судьбу, и Бога за то, что подарили мне этих двоих.

Так, я отвлеклась. А в настоящем на операционном столе лежит рыжий пушистый малыш. Хотя как малыш – коту Борису уже больше десяти лет, но выглядит он не старше годовалого. Красавец с длинной шерстью, что сладко спит, кажется таким прекрасным. Они все невероятные, все, что попадают к нам, каждый из них. И каждый достоин долгой жизни и счастливого финала. Поэтому боремся за всех, сколько можем.

Очень надеюсь, что ему снятся радужные сны, пока мы пробиваемся сквозь полчища мелких опухолей, пытаясь добраться до главного врага. Это не первая операция Бориса, но, скорее всего, последняя. Рыжему, как рассказал подробно Сорокин перед анестезией, пророчили несколько месяцев не самой беззаботной жизни, предлагали хозяевам расстаться с питомцем, чтобы не мучить его, наводили жути снимками с россыпью метастаз. Но благодаря нашему Айболиту кот практически в полном здравии с тех пор прожил целых два года. И, кажется, хозяева думали, что уже обошлось, но по взгляду Сорокина я поняла: он знал, что так будет.

Спустя бесконечность я выхожу из оперблока, выдыхаю с улыбкой, потому что операция прошла чисто. Все четко по плану, даже чуточку лучше. Сорокин остается доволен и разрешает обрадовать хозяев, но просит не сильно их обнадеживать. А после я будто сама отхожу от анестезии, витаю где-то, пока вдруг не вспоминаю, что творится за стенами стерильного храма.

Черт.

Несусь сломя голову к телевизору в приемной, вырываю пульт у опешившей администраторши. Листаю каналы, но не могу найти: на первых уже обычные программы идут, а спорт тут показывает с помехами и без звука. Ругаюсь, бегу за телефоном. Два пропущенных от Никиты!

Судорожно нажимаю на экран, перезваниваю, но он не берет. Захожу в интернет, а поисковик все грузится и грузится! Ни фига не ловит!

Подпрыгиваю, когда мобильный снова начинает петь любимую мелодию про рубашку, которой хочу быть – старенькая уже, но не могу сменить ее даже с новой моделью телефона.

– Да! – выпаливаю громко.

– И тебе привет, моя девочка Рада.

– Как ты? Как результат?

– Сначала ты.

И вот опять Никита это делает, опять доказывает, что он лучше, чем я могу даже представить. Ему важнее услышать, как прошла моя первая операция, чем рассказать о том, что видел, возможно, весь мир.