o 496d70464d44c373

Оказалось, Диего – рыцарь. Обращение со мной «быка» привело его в

бешенство, а синяк под глазом только добавил масла в огонь.

– Я сейчас научу его хорошим манерам, – шепнул мне португалец и

наградил хулигана таким ударом, что тот отлетел на ресторанный столик.

«Моментальная смерть», – подумал я, соображая, как бы выдать это за

самоубийство, но противник быстро очухался и уже летел, чтобы дать

сдачи, справа ему на помощь спешило остальное «бычье», слева

поблескивали резиновыми дубинками секьюрити, а под потолком в

красивом прыжке завис кто-то богемный и обученный восточным

единоборствам. Все эти силы сошлись в равном бою, увлекая в пучину

драки, наверное, все заведение. Джаз-банда на сцене заиграла громче, а

вокалистка запела веселее, будто им только теперь удалось привлечь к

себе всеобщее внимание.

Дамочки с темными губами визжали и профессионально орудовали

бутылками. Бармен вызванивал скорую. Секьюрити лупили дубинками

всех подряд единственно в целях самозащиты, потому что обойтись здесь

без внушительного отряда милиции было невозможно. Спасительная

сирена, правда, уже сообщила о себе далеким застенным воем.

На Диего градом падали удары моего обидчика. Я не мог этого так

оставить и, хотя в жизни не участвовал в драках, бросился «быку» на

спину, стал его душить, драть за волосы и кусать за уши. Еще каким-то

образом бил гада «мартенсами» по почкам. Подействовало. Он забыл о

португальце и пытался избавиться от меня. Я хоть и слабый противник, но

живучий, вздернувшись у него на спине, вел себя, как дикая кошка, и

только больнее кусал за уши. Может, и загрыз бы до смерти, если бы не

пересекся взглядом с Диего. Он смеялся! Согнулся пополам, показывал на

нас пальцем и смеялся! Представив себя со стороны, я грохнулся на пол

от неожиданного приступа хохота, а рядом под пунктуальным ударом кого-

то из секьюрити слег и мой противник. Пора бы и честь знать. Диего

перебросил меня через плечо и, сбив с ног какого-то милиционера,

бережно вынес на улицу.

39

Тут уже я схватил спасителя за руку и потащил в квартиру №44, чтобы

переждать самодурство правоохранительных органов в надежном укрытии.

– Черт! Я потерял муфточку.

Вашингтон смеялась и не могла остановиться. Диего оказался

замечательным рассказчиком, пока мы его бинтовали, он пересказывал

бой в гомерически смешных подробностях.

– И тут он останавливает меня и говорит: «Черт! Я потерял муфточку». Я

чуть в сугроб не упал.

Зашел разбуженный Борщик, цыкнул злостно и побрел на кухню.

– Это еще что за субчик? – наивно спросил Диего.

Вашингтон взревела, а я привалился к ней в судорогах уже беззвучного

хохота. Наверное, мой организм не выдержал таких испытаний, и в

следующий момент меня вывернуло на пол собственной комнаты. Пить я

никогда не умел. Но на этот раз были особые причины, поделиться

которыми ни с Диего, ни с Вашингтон я просто не мог.

Свидание с Валентином стало довеском к тому состоянию на грани

истерики, в котором я находился последнюю пару недель. С момента

пробуждения в лесу, когда началась моя, так называемая, вторая жизнь.

От этого дикого случая, от смерти на каждом шагу, от падения на

социальное дно я привык за две недели отнекиваться циничными шутками.

Что-то спонтанное появилось в моем поведении. Спонтанными стали и

чувства. Раньше я никогда бы не позволил себе влюбиться в человека с

первого взгляда, и я умел себя контролировать – это было не против воли,

это само собой разумелось. Но вот появился Валентин, и моя былая

рассудительность улетучилась. Пропала моя холодность. Я готов был идти

за Валентином на край света, прощать ему невнимание, предательства и

жестокость. Почему вдруг я стал нуждаться в неком дополнении? Может

быть, Валентин – умный, развитый во всех отношениях мужчина,

способный быть мне учителем, которого я ищу. Может быть. Но как я

определил это за несколько часов поверхностного общения?! Я ведь уж

набил шишек привычкой идеализировать людей и научился детально их

анализировать, прежде чем пустить в свою жизнь. Я никак не мог понять,

откуда во мне эта спонтанность, откуда неожиданно нахлынувшая

40

преувеличенная женственность.

Глядя на свою блевотину, абсолютно собачью, я вдруг все это осознал и

чуть не расплакался от бессилья. Никакого желания думать,

анализировать, расследовать – только трусливые отмашки от реальности.

Я должен вытянуть себя из создавшегося положения, просто обязан, ведь

самоуважение для меня не сказка. Никаких «Скажите, вы разбираетесь в

юриспруденции?» – все это усыпляющие бредни для каких-нибудь

девочек. А я не девочка!

Поправил сползшее на плечо платье, вытер рукавом грязный рот.