o 496d70464d44c373

каждый новый монолог он начинал с вопроса, и волей неволей

приходилось участвовать в диалоге. Которого не было.

– Как ты относишься к Соловкам? – спросил Дэн жизнерадостно.

Я чуть не подавился.

– Что ты имеешь в виду?

– Соловки ведь были лагерем в сталинские времена.

– Проститутки, которых туда ссылали, продолжали заниматься

проституцией… Это из Солженицына.

– В наши дни на Соловках очень странная ситуация, много недобитых

олигофренов, может быть, даже детей тех, что были заключенными во

времена правления Сталина. В лагеря ссылались не только преступники,

диссиденты, всякая там шваль и интеллигенты – шла многоуровневая

чистка общества, и ссылались даже шизики и физические уроды.

Создавалось ведь идеально-покорное и здоровое общество. Мне кажется,

что роль подобных лагерей сильно недооценена.

Тут уж я не выдержал, и дрему как рукой сняло:

– Дэн, боюсь тебя разочаровать, но роль лагерей вообще не оценена.

Это адское изобретение, которое может существовать только в

соответствующей стране.

– Ты вот еврей и интеллигентик…

– Черт, надо Визина в глаза закапать – опять в них проступила трагедия

всего иудейского народа.

– … тебе дали такое воспитание в семье. Ты только что не собственное

мнение высказал, а то, которое в тебя вбили, твоя семья, а она как

представитель определенной национальной и политической группы.

– Кис, не обижайся, но какого черта тебе может быть известно о моей

семье, которой у меня по сути не было? В меня ни хрена не вбивали, меня

161

только ремнем лупили. Это то, чего ты по жизни не дополучил.

– Я за феодализм…

– Поздно уже.

– Если уж говорить о нравственности, то самый безнравственный

политический строй – это демократия. Это политика недальновидная и

культивирует она попустительство, иначе существовать не сможет. А во

время феодализма, каждый знал свое место. Это место соответствовало

твоим задаткам и способностям. Если в сущности ты раб, то и быть тебе

рабом. Если воин – то воин. Правитель значит правитель. Эта система

существовала очень органично.

– И в один прекрасный день себя изжила.

– Зато существовала очень и очень долго, уж подольше новоявленной

демократии. Народ отупел и возгордился – вот и рухнула. Конечно,

демократия утверждает, что каждый человек – ценность. Но это знание

распаляет гордыню, и каждый урод считает себя драгоценным

материалом. Что в этом хорошего? Чтобы государство существовало

гармонично, каждый должен работать на эту задачу, а не удовлетворять

собственные жалкие потребности, к чему призывает демократия и с чем

она никак не может совладать. Демократия изживет себя быстрее, чем

можно предположить. Уже пора чистить общество и начинать все с начала.

Поэтому я и утверждаю, что лагеря скоро вернутся.

На этом месте я вдруг понял, что во всех словах Дэна есть своя

внутренняя логика. Глубоко мне не симпатичная.

– Дэн, уже три часа ночи, у меня начинается приступ головной боли.

Хватит пичкать меня тоталитаризмом и выбирай, ты у меня спать

остаешься или к себе идешь?

– Но неужели ты не понимаешь?

– Черт…

– Легко говорить, что правление Сталина было аморальным и жестоким,

но почему все забывают о том духовном возрождении, которое пережила

нация?

– Дэн, это была иллюзия, а не возрождение.

– Вот именно. Народу и требуется прекрасная иллюзия, потому что

большая его часть не способна жить без идеалов. Это сущность человека

– искать идеальное и, таким образом, безусловных авторитетов среди

162

себя. Сталин был таким авторитетом и он вытянул за собой народ, всегда

склонный на идеал трудиться. А всех остальных, по сути проповедующих

разврат, деградацию и перманентную борьбу с чем угодно, лишь бы она

была, – всех их он сослал в лагеря, чтобы сделать общество здоровым.

Конечно, под горячую руку попали и уродцы, и даже невиновные, но

строгая логика в этом процессе была.

– Я чего-то не понимаю, ты, что, Климова начитался?

Дэна снесло на другую тему.

– Ты не замечал, что люди ходят по одной и той же траектории?

– Отъебись.

– А ты обрати внимание, что каждый день, вставая, умываясь, завтракая,

отправляясь на работу, возвращаясь с нее и т.д., ты производишь одни и те

же стабильные действия и движешься по одной и той же стабильной

траектории.

– Дэн, как всегда боюсь тебя разочаровать, но я не хожу каждый день на

работу. И в последнее время моя траектория забрасывает меня в такие

места, о которых я даже не подозревал.

Дэн посмотрел на меня со строгим любопытством. Он спросил:

– Ты признаешь, что, прознав о специфической траектории каждого

гражданина, можно будет сверху абсолютно контролировать общество и

направлять его туда, куда требуется?

Я не нашелся ничего ответить, бросился Дэну на шею и заткнул его

поцелуем. Он не шевельнулся, и хотя не отвечал на мою ласку, все же и не

оттолкнул.