o 496d70464d44c373

– Ну, что вы глазами меня трогаете? – блондинка выпустила дым и опять

притронулась к бусам. – Да, это я. Известная актриса и сценаристка.

Популярность изматывает меня.

Она завертела головой и прошептала:

– Где же он? Совершенно не приручен держать секреты.

Должно быть, женщина увидела нужного человека. Она порывисто

встала и направилась в соседний зал. К счастью, больше я ее не видел.

Справа от меня сидели двое мужчин. Они громко обсуждали события

последних дней и дружно сошлись на том, что все это нечестивые планы

правительства. Ему же они инкриминировали прошлогодний жуткий

скандал, когда маньяк-убийца вырезал всех ведущих одного

отечественного телеканала. Канал всегда был в оппозиции правительству,

и, по мнению моих соседей по барной стойке, оно решило избавиться от

него таким вот изощренным образом. Всю вину, естественно, свалили на

какого-то сумасшедшего. Эта версия, кстати, была очень популярна, и

именно поэтому я со дня на день ждал, чтобы в террористических актах

обвинили маньяка Краснопресненского района. Можно ведь превратить

это в добрую традицию.

Краем уха я еще услышал о новой программе Министра Просвещения,

на днях отосланной для рассмотрения в Думу. Один из мужчин утверждал,

что она поставит точку на воспитании в школьниках индивидуальности и

независимости. Эта программа должна была вернуть нас в советские

времена с их единой идеологией и единственным правильным ответом на

любой вопрос. То есть в основе новой образовательной программы

Гречишного лежала репрессивная школьная система, подавляющая

стремление к творчеству. Мужчины пару раз упомянули имя австрияка

Иоганна Гербарта, жившего еще во времена правления Габсбургов. На

основе его взглядов сформировалась теория образования, утверждавшая,

что ум человека пассивен и не способен к творчеству, а цель обучения,

таким образом, состояла исключительно во внушении ученикам нужных

166

мыслей. Получалось, что главный способ обучения – это всего лишь

тренировка памяти, и именно к этому призывал в своей программе

Гречишный. Мужчины по соседству понимали, что такое нововведение

отбросит нас на пару сотен лет назад, но все же констатировали

энтузиазм, который программа вызвала и в Думе, и в широких слоях

общественности.

Я так и не понял, хорошо это или нет. Если правительство поставило

своей задачей воспитать новую покорную нацию – подобные способы

окажутся очень уместными. Но это вызовет невероятный скандал на

мировом уровне.

Кто-то грубо хлопнул меня по плечу. Я чуть не захлебнулся своим виски.

Позади хмуро улыбался Пашечка-ключник.

– Надеюсь, это не отголоски ваше привычки стрелять людям в спину, –

шутка получилась намеренно прямолинейной.

– Пошли в другой зал, здесь слишком шумно. Надо поговорить.

– Диего сказал, что ты открываешь рот только по делу.

– Вот именно.

Мы быстро направились в пятый зал, где располагалась чил-аут зона. Я

крепко сжимал в руках узкий бокал с недопитым вискарем. А почему он

вчера со мной не разделался, неожиданно пришло мне в голову? Зачем

ему понадобилось вызывать меня в людный клуб с натренированными

охранниками, и таким образом усложнять себе задачу? Нет, Пашечка-

ключник не собирается меня убивать. Как ни глупо это звучит, ему,

действительно, есть, что сказать.

Своим задом Пашечка накрыл почти весь диванчик. Я скромно присел на

краюшке и нервно приложился к бокалу. Черт, виски закончилось.

– Чего тебе, Пашечка? Не льсти себе идеей, что твое общество мне

приятно.

– А ты не хами, пацан.

– Так, от любовной прелюдии прямо к делу.

– Я больше не могу сторожить твою квартиру…

– Ах, ты об этом…

– Диего чуть не угрозами заставляет меня продолжать это дело, но я –

пас. Туда никто не придет. Не знаю, чего вы задумали, ребята, но похоже, у

вас мания преследования.

167

– Понятно-понятно, Пашечка, не переживай, я сам хотел тебя

отпустить…

Но я не успел договорить. Пашечка резко схватил меня за плечи,

развернул к себе спиной, и я почувствовал как в бок впилось что-то

стальное. Уж явно не член. Пашечка держал меня за горло, а в бок тыкал

пистолетом, он шептал:

– Спокойно, милашка, спокойно. Сейчас мы тихонько пойдем отсюда.

Только обещай, что будешь покорен. А то я тебе всажу в печень…

– Мне больно, сукин сын. Чего ты хочешь?

– Вставай, приобними меня и пошли к выходу.

– А как же мое достоинство?

Пашечка явно не ожидал подобного вопроса. Он рассчитывал напугать

меня своей железякой, но я твердо знал, что он не откроет пальбу в клубе.

Именно поэтому я изо всех сил пихнул его локтем в грудь, и,

освободившись, слабо отводя руку с пистолетом, всадил ему узкий бокал

прямо в глаз. Долю секунды я видел, как пустой бокал наполняется