дому можно было пройти от гостиницы «Пекин» и через арку с улицы
Гашека, и когда ты шел через арку тебя каждый раз преследовало
ощущение, что дом там стоит и все еще воняет кошачьей мочой из
выгоревшего подъезда. Это предощущение каждый раз почти
материально. Но нет. На месте здания расположилась аккуратная стоянка.
Бар «Пекин» сгорел в результате очередной пьяной драки. Магометов не
очень расстроился по этому поводу и открыл в Подмосковье Disneyland.
Правительство заявило, что разрушения в городе не были последствием
террористических актов. Опять получила распространение версия о
смертности материальной оболочки, и это, как и стоило ожидать и как
предсказывал сумасшедший из Ленинки, вызвало всеобщую панику. Мне
еще тогда подумалось, что в такой нервной обстановке любовь общества к
своим авторитетам никогда не угаснет.
Что случилось с Валентином, я до сих пор не знаю. На курок я все-таки
нажал, а он кинул в меня нож. Мне хватило сил только выбраться из
квартиры, найти на улице телефон и позвать на помощь Диего. Я потерял
сознание, но мой ангел-хранитель меня нашел. Валентин после выстрела
упал, но я слишком испугался и не решился посмотреть, застрелил ли я
его насмерть. Потом, ведь у меня был болевой шок – нож застрял между
плечом и грудной мышцей. С тех пор стоит мне оказаться в состоянии
226
нервного возбуждения, и рука отказывает.
Диего наконец-то получил право воссоединиться со своей любимой.
Лена уже ждала его в Марокко, хотя я сильно сомневался, что она на
самом деле его любит. Меня они тоже звали в Африку. Я ничего не
рассказал друзьям об Организации, мне казалось очень жестоким
сообщать о ней кому-либо и особенно дорогим людям. Пришлось убедить
их, что у Валентина были разборки с бывшими коллегами моего отца
касательно нефтяного бизнеса и мной просто грязно попользовались.
Я не хотел верить в историю Валентина, хотя все сходилось. Мне
кажется, нормальный человек всеми силами должен убеждать себя, что
его жизнь никем не контролируется, что один он хозяин положения.
Поверив в существование Организации, ведь придется в каждом
подозревать ее исполнителя, никому не доверять и не иметь возможности
дышать полной грудью, то есть ежесекундно находиться на грани полного
безумия. Одно коробило – из моего мозга якобы удалили воспоминания о
последних трех годах, но в течение них я работал на Организацию и
следовательно три года назад был абсолютно готов в нее вступить и ее
принять. Значит, я и сейчас находился в той точке. Значит, по идее, хотя
мне была не до конца понятна версия Валентина, морально и психически я
все еще был готов завербоваться.
Накануне отъезда в Танжер началась впоследствии многолетняя война с
Чечней. Это я ее начал. Я отдал Магометову алмазы и сказал, чтобы он
поступил с ними, как собирался. Гайто искренне извинился за причиненное
беспокойство, видимо, имея в виду смерть отца. Но это уже в глубоком
прошлом.
По делу о субсидировании чеченской войны Магометов, Диего, еще
несколько людей и я загремели в суд. К счастью, благодаря
замечательным связям Гайто наши интересы представляли самые
профессиональные московские адвокаты.
Суд шел удачно, и всех друзей Магометова оправдали. Во сколько,
интересно, могла обойтись моя свобода?
Мы сидели с Диего в VIP-зоне Внуковского аэропорта и ждали рейс на
Танжер. Я полировал ногти, он разгадывал португальский кроссворд. Диего
227
окликнул меня шепотом.
Подняв голову, я увидел, что он слегка побледнел.
– Что случилось?
Диего указал мне куда-то в сторону взлетного поля. Я проследил за его
жестом, но ничего особенного не заметил. Только какая-то женщина стояла
за окном к нам спиной и дожидалась микроавтобуса.
– Это твоя мать, – объяснил Диего упавшим голосом.
Я почему-то очень смутился.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Я узнаю ее косынку и еще она всегда одевает этот
кардиган во время полетов. В самолетах она сильно мерзнет.
Я встал и медленно пошел к окну, за которым стояла моя мама,
нетерпеливо поглядывая на часы.
Нас теперь разделяло расстояние в два метра. Я опустил на стекло
кончики пальцев.
Мама все еще стояла ко мне спиной. Она ни о чем не догадывалась.
Через некоторое время что-то почувствовала и посмотрела сначала
налево, потом направо, показав профиль с обеих сторон. Оглянулась.
Прошло, наверное, полминуты, пока она догадалась вглядеться сквозь
отражение. Мне показалось, что мама вздрогнула. Но она не стала ничего
предпринимать, она только смотрела на меня то ли строго, то ли с
безразличием. Из-за косынки, из-за солнцезащитных очков я никак не мог
разглядеть ее лицо и понять, похожи ли мы.
Подъехал микроавтобус. Мама зашла в него и коротко помахала мне на
прощание.