o 5052d2fabc54b2e7

смог взять себя после этого в руки, чтобы не придушить самолично. А Савойкина

испугалась, вцепилась ручонками в рубашку, не хотела отпускать.

Стряхнул. Сбросил. Ему были до глубины души противны эти прикосновения. Ненавидел.

И заставил ее подруг увести девчонку с занятий, испугался сам, что сорвётся. В конце-то

концов, иномирянка была не виновата в личных проблемах герцога.

Весь следующий месяц Эридан игнорировал иномирянок. Понадеялся на то, что девушки

не освоят обязательной программы на его занятиях, и он сможет просто отчислить их за

неуспеваемость на ближайшем экзамене. Не сработало, в метаниях каблуков и шпилек, им не

192

было равных на курсе. Эридан, разумеется, узнал, кто приложил к этому свою утончённую

руку с хлыстом, но поделать ничего не мог. Факт оставался фактом.

И вот сегодня, на берегу, он увидел. И ему стало больно. Впервые за сто пятьдесят лет, ему

стало больно. Больно от вида мужчины, целующего огненную мерзавку. Разумеется, его не

смог обмануть тот фарс, который устроил Глеб, ради достижения своей цели. Эридан, видел

его притворную неадекватную декламацию стихов, она смогла обмануть только

первокурсниц и саму Элю. Герцог видел, как она плавилась в первые мгновения поцелуя под

напором упрямых губ зельевра, но потом дала достойный отпор. Слабенько, но дала.

Руки Савойкиной тряслись, упрямая венка пульса испуганно стучала на шее, голос охрип

в истерике, а зрачки расширились. Но все это было ничем, по сравнению с тем страхом,

который она испытала, едва руки самого герцога сомкнулись на её предплечье. Рыжая забыла

как дышать.

Эридан наполнил очередной бокал коньяком, возможно пятый, а может, десятый по счёту.

Первая бутылка давно закончилась. Герцогу хотелось напиться и забыться, но не выходило.

Сильный организм отказывался пьянеть, принуждая сознание оставаться ясным и

прозрачным.

Необъяснимая ненависть захлёстывала днём разум, он был готов приговорить весь курс к

отчислению, лишь бы больше никогда не видеть Элю.

Но самое противное было даже не это. Если бы никакого пророчества не существовало, он

бы на неё даже внимания не обратил. Не было в ней абсолютно ничего, что привлекало его в

женщинах, зато с лихвой нашлось место наглости, хамству и отсутствию манер. Её яркая

манера одеваться в алое, подчеркнуто-черное, казалась ему невыносимо безвкусной и

аляпистой. Савойкина и так была его красной тряпкой, а с такой вызывающей одеждой

превратилась в назойливую точку, вечно мельтешащую перед глазами.

Но в дело вмешался Глеб. Нашел бы Эридан способы отчислить иномирянку. С глаз долой

- из сердца вон. Но зельевар всегда рьяно охранял свои игрушки, которые так любит

воспевать в стихах. И пусть он называет их возвышено и романтично, Эридан всегда видел

суть магистра зельеварения - коллекционер-кукловод. Увидел Глеб что-то яркое в этой

иномирянке, вцепился в нее своими лапками, и теперь не отпустит пока та, ему не надоест.

Быть музой Глеба почётно, он готов охранять её как цепной пёс, защищать от пыли и

страхов, но все это до того момента пока она, ярким мотыльком не станет сама прилетать к

поэту. После этого зельевару станет скучно.

Все девушки путали его мотивы с любовью, а магистр никого не любил, кроме себя. Хотя

надо отметить, он их никогда не обманывал, всегда говорил только правду. Другое дело, что

девушки сами не хотели этого слышать. Исключением стала Троя, сумела стать Глебу кем-то

большим, чем муза-однодневка - другом.

Последние глотки коньяка Эридан допивал прямо из горлышка бутылки, в какой-то

момент рассвирепев от злости, он с силой отшвырнул пустой бокал в стену и тот разлетелся

на тысячи осколков.

Алкоголь все же возымел своё коварное действие, и вместо забытья поселил в сердце

Эридана дурацкое, ненавистное желание - защитить глупую рыжеволосую дурочку от

несбыточных грёз, даруемых Глебом.

193

ЭПИЛОГ

Утро понедельника не может быть добрым по определению, особенно когда вместо уже

ставшего привычным, замогильного будильника, пробуждение несёт истеричный голос

Терции.

- Подъём, мои прелестницы! - слышался её томный с придыханием голос откуда-то из

общего коридора. - У нас сегодня огромный список дел!

«Спаси, сохрани, меня от твоих дел! И, вообще, когда это мы прелестницами стали?» - я

зарылась поглубже в подушку в попытке не слышать её голоса.

Не помогло. Терция, будучи женщиной, без проблем телепортировалась в каждую из

комнат общежития, и начинала читать свои проповеди ещё спящим и ничего не понимающим

курсанткам.

- Ах, мои любимые, иномиряночки! - воскликнула она, едва оказалась в наших покоях, -

Вас ждёт первый, чудесный бал, как у Наташи Ростовой!

Я от неожиданности даже глаза открыла, хотя очень не хотелось.

«Любимые?! Я не ослышалась! Она белены объелась?»