o 8b191ad8675a2039

-А ежели спросит он, что сие? – жесткое, красивое лицо жены царевича Федора вдруг

обмякло страхом.

-А зачем тебе ему показывать? – пожала плечами Марфа. «Да и потом, разве он у тебя что-

то спрашивает, кроме как котяток назвать?».

Ирина сглотнула, и, покусав губы, подергала алмазное ожерелье, что лежало на груди.

-Грех это, Марфа Федоровна, - вдруг, тихо, сказала она.

-Ты сколько раз выкидывала, как повенчалась? – Марфа сцепила тонкие пальцы и

потрещала костяшками. «Три раза уже?».

Ирина только кивнула головой и часто, неглубоко задышала, стараясь успокоиться.

-Ну вот, - Марфа стала собирать травы. «Дай себе отдохнуть-то, Ирина Федоровна, а то

износишься раньше времени, и сама в могилу пойдешь, и детей не родишь».

-Метель на улице, какая, - внезапно сказала Ирина, подойдя к окошку палат. Внизу, на

кремлевском дворе, завивался вихрь снега, небо было серым и низким, даже купола соборов

не блестели веселым золотом, а отливали суровой, тусклой медью.

Ирина побарабанила по мелкому переплету окна длинными, ухоженными пальцами.

-Ты спросить у меня что хочешь? – усмехнулась Марфа. Ирина повернулась и посмотрела

на боярыню Воронцову. Спокойное лицо женщины было невозмутимым, от тонких губ вниз

спускались еле заметные морщинки.

Ирина наклонилась, - она была много выше Марфы, - и шепнула ей что-то – неслышно,

только пухлые губы чуть двинулись.

-Может быть, и от этого выкидываешь, - спокойно ответила боярыня. «Но пойдет ли оно

дальше – не знаю. У тебя кровь здоровая, у вас-то в роду не было таких? – она махнула

рукой в сторону двери.

Годунова помотала головой. «Ну, значит, тут только Господь тебе в помощь», - вздохнула

Марфа и поднялась – наследник московского престола, царевич Федор Иоаннович, зашел в

палаты.

-Иринушка, - ласково сказал он жене, поклонившейся ему в пояс, - пойдем, посмотрим, там

кошечка, что Петр Михайлович в подарок мне из Персии прошлым годом привез, котяток

принесла, уж больно красивы. И ты, Марфа Федоровна, иди с нами, - улыбнулся царевич, -

деткам своим котеночка выберешь, порадуются пусть девочки.

Белая, длинношерстная кошка, раскинулась в плетеной корзине, томно приспустив веки. Три

котенка – такие же белые, ровно снег, сопели под ее мягким брюшком. Поодаль, словно

изваяние, застыл кот – мощный, с широкой грудью. Он посмотрел пронзительными желтыми

глазами на вошедших людей, и, подняв белую лапу, стал ее вылизывать.

-То муж ее, - хихикнул Федор Иоаннович, - ну как я Иринушке.

Лицо Годуновой исказила быстрая, презрительная гримаса.

-А ты, Марфа Федоровна, приводи девочек-то твоих, с моими котятками поиграть, -

улыбнулся царевич. «Забавные они у тебя, что Марья, что Параша, и бойкие такие. Вот,

ежели на то будет милость Господня, то и у нас с Иринушкой дитятко будет, правда?», -

царевич привстал на цыпочки и поцеловал жену в висок – влажными, оттопыренными

губами.

-Спасибо за милость, Федор Иоаннович, - поклонилась Марфа и, не поднимая головы,

застыла, - скрипнула раззолоченная дверь, повеяло по ногам холодком ,и раздался низкий,

властный голос: «Федька, поди, сюда».

Ирина тоже опустила голову, - увенчанную расшитой жемчугом кикой.

Иван Васильевич обвел внимательными, прищуренными глазами палаты и вдруг

усмехнулся: «Муж твой, Марфа Федоровна, все еще в Вологде, что ли?».

-Да, государь, - спокойно ответила Марфа, - там вторую мануфактуру зачали закладывать,

чтобы лен ткать, а окромя Петра Михайловича, в этом на Английском Дворе никто не

разбирается.

-Обирают меня ваши англичане до нитки, - царь выматерился, - а что делать, в Ливонии

выход к морю потеряли мы, остаются только Новые Холмогоры. Дети-то как твои? –

внезапно спросил царь.

-Божьей милостью, все хорошо, - позволила себе улыбнуться Марфа.

-Ты вот что, - распорядился царь, - я сейчас царевича Федора в Новгород отправляю, чтобы

он там с войском был, дак ты своих-то чад приводи сюда, ино царице Марье да Ирине

Федоровне скучно одним, наверное.

-Спасибо, государь, - произнес сзади, из-за его спины, холодный голос, и Марфа поежилась

– ровно осколки стекла рассыпались перед ними.

Царица московская, Марья Федоровна, стояла, тонкая будто тростник. Она была в опашене

серого шелка, голову прикрывала кика, изукрашенная алмазами. Такой же алмаз - размером

с волошский орех, - сверкал на ее пальце. Маленькие уши были оттянуты тяжелыми

жемчужными серьгами.

Жемчуга – серые, голубоватые, палевые, - струились вокруг высокой шеи, обвивая ее, алый

рот был крепко сжат, и будто изо льда были вырезаны изящные скулы. Ни кровинки было в

ее лице – впалые, бледные щеки застыли, и, казалось, не женщина из плоти и крови

появилась в темном проходе, а слабая тень – дунь, и нет ее.

-То милость для меня и детей моих великая, государь, - сказала Марфа, чуть подняв голову.

Иван Васильевич, не ответив, щелкнул пальцами. Федор встрепенулся, и мелко кивая

головой, сказал: «Иду, иду батюшка, иду сбираться, как велел ты».

-Не понесла еще? – резко спросил царь, оглядывая Ирину Годунову с ног до головы.

«Смотри, Ирина Федоровна, у царевича Ивана покойника две жены его первые иночество