— За победу над Германией в будущем году, за освобождение нашей Родины, за Красную
Армию!
И вдруг кто-то сказал:
— А помните… Медленно идет крупный снег… Магазины сияют витринами. Ты бежишь
нагруженный покупками. В карманах бутылки с шампанским, в руках свертки, коробки с
подарками. В каждом доме нарядные люди, гремит музыка… Эх, неужели не доживем?
— Доживем. Давайте закурим.
На столе стоит жестяная банка, полная окурков. Дары работающих в городе. Долгое время они
собирали их на улицах и сохранили для Нового года. Голубые дымки заполняют камеру. За ними
чудятся родные края и лица…
Я вспоминаю жену, сына и маму… Как она умела обставлять встречу Нового года! Напечет
всяких вкусных вещей, купит и украсит с внуком елку, принарядится, выглядит такой молодой и
красивой. Глаза блестят… Она любила встречать этот праздник дома. Говорила, что это
семейное торжество, и сердилась, когда мы куда-нибудь уходили…
Вспомнилось мне и празднование десятилетия нашей с Лидочкой свадьбы. Собрались самые
близкие друзья: Степанида, Женька Мартынцев, Коля Крюков, Леник Круликовский… Нанесли
много цветов. Пили шампанское, смеялись…
Вдруг Женька заорал:
— Чествовать их как стариков! Десять лет прожили вместе. Поди, уж надоели друг другу хуже
горькой редьки?
Мы не согласились. Я взял карандаш и подсчитал, что за десять лет совместной жизни едва-едва
наберется два года, что я был дома. Остальное время плавал по морям и океанам. Мы
потребовали, чтобы нас поздравляли как молодоженов. Все согласились…
Возник в памяти Пакидьянц и его отплытие в первый рейс на «Товарище» из Ленинграда… Он
угощал меня настоящим аргентинским ромом, который утащил у старпома. Юрка был
возбужден, весел и трещал без умолку:
— Вот встретимся лет через десять. Будем уж капитанами. Сядем, выпьем и вспомним, как я
работал буфетчиком. Вот смехота! Правда?
И Пакидьянц, и Степанида, и Женька сейчас плавают на судах, помогают фронту, защищают
Родину… О другом не думалось.
Тогда я не знал, что Георгий Васильевич Степанов, старший лейтенант, в первые дни войны
подорвался на вражеской мине на своем тральщике и никогда уже не поднимется на мостик…
Не знал я и того, что Пакидов, выйдя в свой первый капитанский рейс, — его только назначили
капитаном, — был торпедирован немецкой подводной лодкой, и никто из Команды не остался в
живых… И Женька Мартынцев чуть не распрощался с жизнью, когда госпитальное судно
«Андрей Жданов» попало на минное поле… Не знал я, что Колю Дуве зверски расстреляли
фашисты прямо на воде, когда его, раненого, пытались втащить в шлюпку… И о том, как погиб
мой соученик Саша Остроумов, находясь в конвое «PQ -16», как был застрелен на палубе с
вражеского самолета Степа Клименов, как тонул Коля Тюненко, тогда я не знал…
А в камере вились голубые дымки, и каждый думал о своем. Потом опять кто-то прервал
молчание и снова спросил:
— А помните…
В этот вечер комендант тюрьмы пожелал лично сделать обход камер. То, что он увидел,
поразило его. Убранные елки, блестящие нашивки, красные флажки на столах и рукавах,
серьезные и торжественные лица — это было невиданно в тюрьме, за колючей проволокой, где
все разумное должно было исчезнуть, уступив место животному страху и приниженности.
Комендант повернулся к Маннергейму и Вейфелю и довольно громко спросил:
— Откуда у этих людей столько патриотизма? Откуда это мужество, презрение к
действительности? Может быть, они не понимают того, что происходит?
Нет, господин комендант, мы понимали все…
Вернулся в лагерь фон Ибах и прибыл новый комендант. За ним тянется плохая слава. Откуда
наши все знают? Не успел человек приехать — характеристика известна. Поживем — увидим.
Ибах опять занимает должность помощника коменданта. Интересно, где он был эти два года?
Ну, наши арбайтдинсты узнают.
…Сняли внутреннюю охрану из коридоров. С наступлением темноты и до утра солдаты
расхаживали по этажам, заглядывали в камеры, проверяли, все ли спокойно. Теперь их не будет.
Это хорошо. Остается только внешняя охрана и огромные дубовые двери — ворота, которые
закрывают на многопудовый засов. Почему убрали солдат? Говорят, что не хватает людей на
фронте и наши стражи отправились на Восток. Или, как они поют в песнях и пишут в газетах:
«Дранг нах остен». Провожали их торжественно. Мы наблюдали эту церемонию.
Комендант выстроил отъезжающих на дворике перед офицерским бараком. Всем раздал какие-
то подарки. Потом сказал проникновенную речь. Конечно, орал, советовал уничтожать врагов не
жалея, предрекал скорое возвращение с победой, железные кресты… Эти молодые, еще не
обстрелянные идиоты с выпученными глазами и вытянутыми руками кричали: «Хайль
Гитлер!», спели гимн «Хорст Вессель», потом их посадили в машину и увезли.