o a3f5f3fb25c31a8f

Что у Клима было связано со Сталинградом, я не знаю, но после объявления о разгроме армии

Паулюса он совершенно озверел. Толкал, орал и бил по спинам чаще, чем прежде. Никакого

житья от него не стало. Мы даже начали поговаривать о побеге. Тюкнуть охранника по башке в

лесу и дать дёру. Но мы прекрасно понимали всю наивность такого плана. Ну куда мы уйдем в

своих полуарестантских одеждах с надписями на спине и коленях «US»? Освободил нас случай.

Вернее, жадность Клима.

В один из наших заездов на почту Климу дали посылку на имя какого-то араба. Он был

интернирован в числе команды английского парохода «Орама», находившейся до нас в

Вюльцбурге. А теперь вдруг посылка. Больше чем через два года! Гримасы почты.

У окошечка Клим недоуменно пожал плечами, посовещался с хорошенькой немочкой, бросил

нам тяжелый пакет, проквакал: «Марш!» — и мы, надев свои веревочные хомуты, тронулись в

путь. На половине короткой дороги солдат приказал нам остановиться и отдохнуть. Мы очень

удивились. Кажется, первый раз эта инициатива исходила от Клима. Но только мы сбросили

свою упряжь, как охранник огляделся вокруг, взмахнул автоматом и приказал затащить телегу в

кусты. Это было уже совсем удивительно. Но приказ есть приказ. Затащили. И принялись с

любопытством наблюдать за тем, что же будет дальше.

А было вот что: Клим трясущимися руками, все время оглядываясь по сторонам, яростно и

торопливо вскрывал посылку. Глаза у него горели от возбуждения. Он повернулся к нам,

показал на автомат, приложил палец к губам. Жест был понятен. Мы становились его

сообщниками. Когда солдат добрался до содержимого, то потерял человеческий образ. Он

напоминал бродячую собаку, роющуюся на помойке. Посылка была богатая. Сигареты в

запаянных банках, шоколад, масло, кофе… Клим, опасливо озираясь и пытаясь закрыть от нас

содержимое посылки, набивал свои карманы. Мы стояли как завороженные. Вот тебе и честный

немец! Оглянувшись еще раз, Клим схватил посылку и сунул ее в кусты. Потом взглянул на нас,

подумал и дал нам по жестяной банке английских сигарет «Голд Флейк». В одну минуту мы

стали миллионерами. Солдат еще раз показал глазами на автомат, приложил палец к губам,

погрозил нам кулаком. Он купил наше молчание. На обратном пути, когда солдат пойдет домой

в увольнение, он заберет то, что осталось в кустах.

С тех пор мы стали хозяевами положения. Через несколько дней Клим забыл о том, что мы его

сообщники по преступлению, и пытался возобновить наши прежние отношения. Не тут-то

было. Как только солдат заорал и замахнулся автоматом, мы остановились и Юра Ратьковский

на ужасном немецком языке сказал:

— Руе… Одер вир комендант заген, зи пакетен хабен зи гевезен. Энглише сигаретен раухен.

Ферштеен?{21}

Клим выкатил глаза, хотел броситься на Ратьковского, но вовремя одумался. Он «ферштеен».

Если мы действительно донесем на него коменданту, эта история может дорого ему обойтись:

Восточный фронт или, в лучшем случае, потеря службы в лагере интернированных. После этого

объяснения Клим стал шелковым. Теперь он сам продавал наши портсигары, покупал хлеб на

карточки, а однажды довольно выгодно обменял в деревне на картошку целую партию

попрыгунчиков. Если он забывал, кем мы ему сейчас приходимся, и начинал кричать, кто-

нибудь из нас с милой улыбкой говорил:

— Вир комендант заген, энглише сигаретен… Солдат сразу же успокаивался, а мы мысленно

благодарили неизвестного араба.

Как-то на плацу ко мне подошел Виктор Шулепников. Он внимательно оглядел меня с ног до

головы, хитро улыбнулся и сказал:

— Что-то вы сильно обносились. Колодки надо новые, белье, наверное, теплое? Ну, я вам это

доставлю…

Через несколько дней он принес мне в камеру пару новых колодок и теплое белье.

— Откуда такая роскошь? — спросил я, пожимая ему руку.

— Из собственных кладовых, — засмеялся он. Оказывается, Виктор Свирин и Шулепников

совершенно свободно проникали в лагерную кладовую Коллера, доставали оттуда французскую

форму, белье, обувь и раздавали нуждающимся. Такие экспроприации стали возможными

благодаря «работе» Виктора Свирина. Не зря он был лагерным слесарем, не зря делал ключи и

выбрасывал из замков цугалики. Вот и пригодилось.

Ни Шулепников, ни Свирин не думали о той опасности, которой они подвергаются. Немцы не

простили бы им, если бы они попались. Их ждала страшная кара, но ребята, охваченные

единственным желанием помочь товарищам, забывали о том, что случится, если их поймают. И

они были не одиноки, эти два парня. Все, кто доставлял из города в лагерь ножички,

напильнички, кто по частям приносил радиоприемник, кто собирал, слушал, писал и

распространял листовки, саботировал и устраивал маленькие диверсии, рисковал многим,

может быть и жизнью…