o a3f5f3fb25c31a8f

смутился еще больше, уговаривал нас не торопиться, потом долго рылся в шкафах, выходил в

другую комнату и наконец сказал нам упавшим, виноватым голосом:

— Режьте меня на куски, пейте мою кровь, делайте со мною что хотите, — не могу найти вашей

рукописи. Все перерыли. Нет.

— Так она в одном экземпляре! — заорали мы в три глотки. — Безобразие! Кавардак! Мы на

вас в суд подадим! Невиданное безобразие!

Ефим развел руками, опустил голову. Его поза указывала, что он вполне согласен с нами, готов

предстать перед судом и принять любое наказание. Но нас это не смягчило. Мы страшно

ругались, наговорили ему уйму неприятных слов и в конце концов возмущенные и неутешенные

покинули редакцию. Мы слышали, как Ефим крикнул нам вдогонку:

— Я еще поищу, ребята! Может быть…

Мы посидели в том же садике, всласть поругали Берегового, потом Женька сказал скучным

голосом:

— Я, пожалуй, поеду домой, ребята.

Вскоре, сославшись на неотложные дела, ушел Витька, а я поплелся на пароход. Через час надо

было заступать на вахту.

Литературное объединение КЭБ распалось. Рукопись так и не нашли. А жаль. Сейчас она

доставила бы нам много веселых минут. И все-таки я признателен Ефиму Береговому,

подтолкнувшему меня взяться за перо. «Вторую Карскую» я рассматриваю как начало своей

литературной деятельности.

Корабль несчастий

Помощником капитана меня послали только в следующую навигацию, когда я окончил

четвертый класс Мореходки и получил свидетельство штурмана дальнего плавания. Первым

моим пароходом, на который я вступил как штурман, была «Кола». Он плавал между

черноморскими и ближневосточными портами, заходил в Марсель, Геную, Неаполь… Рейсы

интересные и не очень тяжелые. С плаванием на Севере сравниться не могут.

Прослужив на «Коле» одиннадцать месяцев, я уехал в отпуск в Ленинград. Не успел я

оглянуться, как надо было уже идти в пароходство за новым назначением. Отпуск кончился.

Меня послали на пароход «Эльтон», третьим помощником капитана. Прежде я об этом судне

ничего не слыхал. То, что удалось узнать о нем, повергло меня в уныние.

«Эльтон» только что купили у англичан. Пароход был старый, маленький, требующий

капитального ремонта. Зимой его предполагали поставить на перевозку апатитовой руды из

Мурманска. А я-то думал о новом современном теплоходе и тропических рейсах!

Лидочка с нетерпением ждала моего возвращения из пароходства. Как только я появился, она

спросила:

— Ну, куда тебя назначили? Ничего пароходик? Надежный?

Она больше всего боялась, что «пароходик», на котором мне придется плавать, будет

«ненадежным». Но сейчас я не мог сказать ей правды. Во-первых, чтобы не тревожить ее

напрасно, во-вторых, не мог же я объяснить, что меня, способного и перспективного штурмана,

послали на такой дерьмовый пароход? Очень уж не хотелось в этом признаваться. Поэтому я как

можно убедительнее ответил:

— Пароход прекрасный. Его только недавно купили у англичан. Правда, он небольшой, но

крепкий, чистенький и достаточно удобный. Каюты для штурманов неплохие…

— Тогда я спокойна. Хочешь, я приеду к тебе с сынишкой, когда вы придете в советский порт?

— И она улыбнулась.

Ну разве я мог не хотеть? Конечно, хотел. Я даже взял с нее обещание, что она непременно

приедет. Это было очень легкомысленно с моей стороны, но тогда мне казалось, что никаких

затруднений не встретится. Как я ошибался!

Кончался декабрь. Погода в Ленинграде стояла отвратительная. Шел снег, дождь, завывали

ветры. На улицах слякоть. Небо хмурое, серое. В море не переставая штормило.

«Эльтон», ошвартованный в Угольной гавани, принимал бункер {5}. Я добрался до парохода

поздно вечером, когда стало совсем темно, проклиная все на свете, плюхая по жирным

угольным лужам, то и дело спотыкаясь об обломки досок.

В темноте я не мог разглядеть очертаний парохода. На форштаге раскачивался на ветру желтый

якорный огонь. У трапа в закопченной «летучке» метался маленький язычок пламени.

«Неужели электрической переноски у них не нашлось?»— подумал я, уже испытывая неприязнь

к пароходу. Вахтенного не было. Я толкнул первую попавшуюся в надстройке дверь и очутился

в кают-компании. За столом сидели два человека. При свете тусклой, без всякого абажура

лампочки я сначала не мог разглядеть их лиц.

«Такие лампочки обычно ввинчивают в общественных уборных. Ради экономии. Напряжение-то

не больше сорока вольт», — опять со злостью подумал я и поставил чемодан на палубу.

Сидевшие за столом люди повернули ко мне головы.

— Мне бы капитана повидать, — сказал я.

Тот, что сидел в углу на диване, сказал глуховатым голосом:

— Пожалуйста. Я капитан Павлов. Зовут меня Михаил Иванович.

Вот уж не думал, что это капитан! Наверное, все у них тут такое… замшелое. Михаил Иванович

был одет в старенький черный пиджак без нашивок, с помятыми лацканами, синий пупырчатый