свитер — такие всегда покупали матросы в Лондоне у «знаменитого Когана» — и в высокие
меховые сапоги. Совсем он не походил на капитана. Второй человек не проявил к моему
появлению ни малейшего интереса. Он опустил голову на руки и так сидел все время, пока мы
разговаривали с капитаном. Лица я его не видел, только заметил седые прокуренные хохлацкие
усы. Я достал приказ-назначение, протянул Михаилу Ивановичу. Он мельком взглянул на
бумажку, положил ее на стол и приветливо сказал:
— Ну что ж. Меняйте Гиршева. Он вас ждет не дождется. Уже неделю назад кадры обещали ему
замену прислать, да никто сюда не идет. Как услышат: «Эльтон», — отказываются. Вплоть до
увольнения. Как это вы согласились?
— Что же здесь так плохо? — с испугом спросил я.
— Хорошего мало. Сами увидите, — невесело проговорил Павлов, но потом неожиданно
взорвался: — Этот пароход на прикол ставить надо, а не в рейс посылать! Не понимают там, что
ли? Регистр тоже на поводу у начальника пароходства идет. Что он скажет, то и делают. А тому
план выполнять надо, конец года, видите ли… Безобразие!
— Питательные средства ни к черту, скоро в котлы воду подавать будет нечем, — встрепенулся
второй человек, и я увидел, что это старик с водянистыми голубыми глазами, морщинистый и
какой-то серый, вероятно от усталости. — Динамо на последнем издыхании… Видите, какой
свет?
— Это наш «дед», — представил мне старика капитан.
Старший механик протянул мне твердую, как мозоль, руку. Под ногтями чернели ободки
угольной пыли. Видно, «дед» сам работал вместе с другими механиками.
— А вы не пробовали протестовать, Михаил Иванович? — осторожно спросил я. — Или
обратиться куда-нибудь повыше?
— Наивный вы человек! Пробовал. Только все это напрасно. Начальник пароходства — лицо
влиятельное. Вызвал меня и сказал, что если я не желаю идти в рейс, то могу увольняться. Он
найдет другого капитана. Регистр выпускает, значит, пойдем, — горько закончил Павлов и
принялся сворачивать самокрутку из «Добельмана».
Этот разговор как-то сразу сблизил меня с Михаилом Ивановичем и «дедом». Не всякий
капитан станет откровенничать с третьим помощником, да еще с тем, которого видит впервые.
Видно, наболело на душе, за хотелось высказать свои обиды кому-нибудь… Теперь
эльтоновские болезни становились и моими тоже.
Третьего помощника Симку Гиршева я знал еще по яхт-клубу. Когда я открыл дверь в его каюту,
он валялся в койке. Увидя меня, Симка вскочил и бросился мне на шею.
— Наконец! Пришел меня сменять? Все готово! Касса, документы, карты, приборы. — Он
распахнул дверцу шкафа, выдернул оттуда бутылку рома, две рюмки, лихорадочно начал
наполнять их, потом, не до- див до половины, поставил все на умывальник. — Лад- но. это
успеем. Давай смотри, что хочешь, а я тем временем актик накидаю. Чтобы времени не терять.
Может быть, я на последний трамвай попаду.
Я проверил кассу, приходо-расходную книгу. Все было «в ажуре». Симка, примостившись на
койке, писал акт. Каюта была маленькая, грязная, с коротеньким диванчиком, на котором можно
только сидеть, и деревянным умывальником с треснувшей раковиной. По белой, а теперь серой
от грязи переборке медленно полз жирный клоп.
— Ну вот. Акт готов. Теперь пойдем в рубку, посмотришь там и можешь подписывать.
Мы поднялись в штурманскую рубку, тоже маленькую и тесную. Гиршев торопливо показывал
свое хозяйство. Он боялся, чтобы я не передумал и в последний момент не убежал с «Эльтона»,
послав ко всем чертям этот пароход и его, Симку. Но мною овладело полное безразличие.
Ничего не хотелось проверять, и я задавал в опросы только ради проформы. Рулевая, наскоро
сколоченная из вагонки, больше походила на голубятню, чем на рубку. Заметив мой удивленный
взгляд, Симка виновато объяснил:
— Понимаешь, в прошлый рейс «Эльтону» дали три дня на ремонт. Так эту рубку нам на
Канонерке сварганили, чтобы потеплее вахту было стоять. А то ведь совсем открытый мостик
был.
Мы спустились в каюту, и я подписал акт. Симка облегченно вздохнул, поставил передо мной
рюмку.
— Давай быстро. За счастливое плавание! Куда это я свою белую рубашку засунул? Капитан
здесь замечательный. Будешь доволен. Конечно, коробочка неважная. Ну, ничего, рейсик
сделаешь, перейдешь на другой, — утешал меня Симка. Он очень торопился. Кидал свои
вещички в чемодан не складывая.
— Все. Будь здоров. Надо еще забежать с Михаилом Ивановичем проститься да приемо-
сдаточный акт ему передать.
Схватив чемодан, Симка убежал. Я остался один. Тяжело было у меня на душе. Я взглянул на
переборку. Клоп исчез. Наверное, «встал на якорь» в удобном для него месте. У иллюминаторов
образовались ледяные корочки. В каюте было холодно. Я посидел так несколько минут, ни о чем
не думая. Неожиданно погас свет. Наверное, остановили динамо. Я как был в одежде залез на