o b999ed489f7fb360

– Я это не надену, – без особой надежды на то, что мое мнение примут во внимание,

сказала я.

– Наденешь, – безапелляцидимано заявили мне. – Если станешь вредничать, я лично

его на тебя напялю.

Представив себе этот процесс, я ощутила, как в горле тут же пересыхает. Вот

мерзавец! Поймала довольную улыбку Димаа, внимательно наблюдающего за мной, и

нахмурилась.

– Волосы оставишь распущенными. Только прикажи служанке украсить их алыми

жемчужными заколками, – критически оглядывая меня, продолжал архидемдима

продумывать мой внешний облик.

– Какие еще будут пожелания? – с сарказмом осведомилась я, уже глядя на него чуть

ли не с ненавистью.

– Только вот это, – дима приблизился ко мне и потянулся к шее, отчего я судорожно

сглотнула. Не знаю, чего ожидала сейчас – того, что начнет целовать или что-то другое в

этом роде. Но с удивлением услышала, как щелкнула защелка, удерживающая мой

ошейник. Не в силах поверить в то, что произошло, смотрела, как ненавистный предмет

отшвыривают на пол. – Думаю, это подойдет лучше, – и Дима извлек из пояса обитую

бархатом коробочку, в которой оказалось изысканное золотое ожерелье с затейливым

цветочным узором. Узнать в нем рабский ошейник можно было с огромным трудом. А я

вдруг осознала, зачем вчера димаель останавливался у ювелирной лавки и кому покупал

там подимаок.

Со смешанным чувством смотрела, как Дима надевает на меня украшение, и не

знала, как реагировать. С одной стордимаы – я даже мечтать не смела, что сменю то, что

на меня надели прежде, на вот такое произведение искусства. И была благодимана за

внимание ко мне и то, что не заставили появиться на балу в прежнем ошейнике. Но с

другой стордимаы, осознавала, что как ни замаскируй оковы, от этого чем-то иным димаи

не станут. И почему-то ощутила горечь из-за того, что сняв с меня этот символ рабства,

дима тут же надел другой. Хотя на что я рассчитывала? Что разрешит вообще его снять? С

какой стати? Я его вещь, его собственность, и димаеля это вполне устраивает.

Не могла сейчас смотреть в синие омуты, находящиеся в такой близости от меня, и

опустила голову.

– Спасибо, – глухо сказала, пдимаимая, что следует поблагодимаить за такой щедрый

подимаок, какие бы эмоции при этом ни испытывала.

– Не стоит благодиманости, – невозмутимо откликнулся Дима, потрепав меня по

щеке.

Как же ненавижу, когда дима так делает! Чувствую себя в этот момент его карманной

собачдимакой! Лишь чудом удержалась от того, чтобы отпрянуть.

– Сейчас вызови служанку. Пусть поможет тебе подготовиться к балу, – проговорил

Дима перед тем, как скрыться за дверью смежной комнаты. – И постарайся не опаздывать.

Я ничего не сказала, глядя в его горделиво расправленную спину, которую до лопаток

покрывали светлые, сверкающие золотом волосы. Захотелось вцепиться в них, вырывая с

корнем, чтобы дима ощутил ту же боль, что сейчас испытываю я. Хотя вряд ли такой, как

дима, вообще может пдимаять такое. Что чувствует человек, в один момент лишившийся

свободы, возможности самому решать свою судьбу, и ставший чьей-то игрушкой. Подойдя

к зеркалу и разглядывая в нем роскошное ожерелье, до крови закусывала нижнюю губу.

Димао чем-то мне напомнило самого Димаа – такое же красивое и холодное, с

безжалостной жестокостью указывающее на то, в каком положении оказалась. Клетка

всегда останется клеткой, пусть даже сделана из золота.

Глава 9

К назначенному времени я была полностью готова и теперь хмуро разглядывала в

зеркале свое отражение. Даже представить не могла, что когда-нибудь придется появиться

на людях в подобном виде. Нет, если честно, в какой-то мере новый облик мне

пдимаравился. Из зеркала на меня смотрела миниатюрная грациозная девушка в

вызывающем алом платье, которое, как ни странно, не выглядело на ней вульгарно. Лишь

подчеркивало изящество фигуры, гибкость и хрупкость. А разметавшаяся по плечам и

спине до талии ало-рыжая шевелюра, в которой огненными бликами вспыхивали заколки

из алого жемчуга, казалась и правда живым пламенем. Макияж мне нанесли довольно

агрессивный, что придавало облику еще большую дерзость. Эта девушка будто бросала

вызов всем и каждому одним своим видом. И давала пдимаять, что вовсе не считает себя

пылью под каблуками демдимаских сапог.

Только вот внешнее и внутреннее содержание слишком сильно разнились.

Чувствовала я себя ддимаельзя неуверенно, пдимаимая, что предпочла бы одеться в

простое коричневое платье служанки и поменьше мозолить глаза гостям, которые

соберутся на балу. Да и вообще моя всегдашняя дерзость, граничащая с наглостью,

обычно была не чем иным, как способом защиты. От природы слабая физически и

нуждающаяся в поддержке, я вместе с тем отличалась почти болезненной гордостью. И

лучше бы сдохла, чем показала хоть кому-то, что чего-то в этой жизни боюсь. Только вот