o bdf4013bc3250c39

Молода ты еще, не сталкивалась со многими вещами. Если понимать под

изменой желание лишний раз не видеть жену, оставаться в своей оболочке -

среди книг, научных интересов, дискуссий с коллегами, командировок, - то

да, изменял. И продолжаю изменять.

- Что же так? – искренне удивилась Зина: такого ответа она никак не ожидала.

«Видно, и впрямь, мало жила», - мелькнула мысль.

- Мы с ней чужие люди, духовно, я имею в виду. Она химик, вся в своих

интересах, колбочках, лабораториях, шут его знает, в чем еще. Спорить о

физиках и лириках сейчас, конечно, уже не модно, но суть вещей-то осталась, как тяжелый ил на дне водоема. Просто никто не хочет тормошить этот ил, поскольку сегодня это уже не продуктивно. Однако мне от этого не легче.

Дома, в атмосфере, которая, казалось бы, должна быть для меня теплым

убежищем, чудесным очагом, я чувствую себя, будто на приеме у английской

королевы… Не знаю, поняла ли ты меня.

- Я стараюсь, - тихо ответила Зина.

- И обожаю дни, недели, когда она в командировках, вот как сейчас…

91

- Чтобы безнаказанно принимать у себя молоденьких девушек? – выпалила

Зина и спохватилась.

Повисло неловкое молчание. Она смотрела в тарелку, потупив глаза, он встал, прошелся по кухне и вдруг изо всей силы ударил кулаком в стену. Тупой звук

заставил ее вздрогнуть и осторожно поднять глаза. Константин Генрихович с

укором смотрел на нее, а на его руке пламенели две крупные кровяные

ссадины.

- Прости меня! – вскочила она и бросилась к нему, повисла у него на плече и

все тараторила: - Прости меня, я дура, дура! Я никогда так больше не буду, слышишь, никогда! Веришь мне? – не давая ему ответить, она схватила его

пораненную руку и запричитала: - Что с тобой? Ты ушибся? Тебе больно?

- Поранил о дверной косяк, пустяки, - едва слышно промолвил он. – Больно

от другого…

- Ну прости меня, прости! – умоляла она, понимая, что сказала глупость.

- Я тебя прошу никогда больше так не говорить, слышишь? – он взял ее

обеими руками за голову и пристально смотрел ей в глаза.

- Да, да, - кивала она.

- Никогда! – повторил он. – Иначе я перестану отличать тебя от твоих

подружек-продавщиц, поняла? Я все-таки думал, что ты на несколько

порядков выше их…

- Не буду, не буду, прости… - лепетала она. И вдруг тихо заплакала мелкими

слезами, обняв его и уткнувшись лицом в его широкую грудь.

- Будем считать, что ничего и не было, да? – улыбнулся он и поцеловал ее в

макушку. – Глупенькая какая!

92

Ей стало так хорошо от этих слов, так не по земному легко и свободно, что

она еще пуще разрыдалась – теперь уже от радости, которую не в силах была

перенести…

К вечеру он отвез ее домой, и всю дорогу она ломала голову над тем, что

ответит матери на ее вопрос, где она была. Так ничего и не придумав, Зина

решила, что самое лучшее будет сказать ей всю правду.

- Зиночка, да ты с ума рехнулась, что ли? – ужаснулась мать. Да ведь он, поди, женат.

- Женат, мама, - кивнула Зина, улыбаясь про себя.

- Ну вот, вот… - мать всплеснула натруженными руками, тихо опустилась на

табурет и заплакала, свесив голову к самой груди.

- Мамочка, успокойся, родная! – Зина кинулась к матери, упала перед ней на

колени и положила голову на ее мягкие, теплые колени. – Он обещал

развестись. Он ее давно не любит, ему с ней нелегко!

- Много ты понимаешь в жизни, - всхлипывала мать. – Знаем мы, как они

разводятся! Поиграет с тобой и забудет!

- Не надо так говорить, мама! – дочь поднялась и с укором смотрела на мать.

– Ты его не знаешь!

- А что, он не мужского племени, что ли? – продолжала свое вконец

потерявшаяся женщина. – Все они на один сорт…

- Если у тебя был такой вот, как ты говоришь, односортный, то это не значит, что и у меня такой же! – выпалила Зина и замерла от внезапной мысли: «Вот

как! У меня! Будто присвоила! А что, и присвоила! Присвоила и никому не

отдам!» - И хватит, мама, про это. Вот увидишь, что все так и будет, как я

говорю.

93

- Делай как знаешь, взрослая уже, грамотная, - устало отмахнулась мать, медленно встала и вышла на кухню.

Через два дня ректор подписал ходатайство декана, и приказом по факультету

Зина была зачислена ассистентом на кафедру теории литературы. Константин

Генрихович поздравил ее и преподнес огромный букет бордовых роз –

любимых ее цветов. Зина ставила розы в вазу, когда в ее комнату вошла мать.

Она молча посмотрела на цветы, потом на дочь и спросила:

- От него, что ли?

- От него, мама! – лицо Зины зашлось пунцовыми пятнами, в глазах

искрилась радость.

- Ну, так привела бы его, что ли. Хоть познакомиться, - осторожно

предложила мать.

Не помня себя от радости, Зина тут же позвонила Швецу и передала просьбу

матери. Слушая его ответ, девушка вдруг посерьезнела и только едва кивала

невидимому собеседнику.

- Так вот мама, - сказала она, положив трубку. – Константин Генрихович

считает не вправе знакомиться с тобой, пока он не разведен. Как только это

случится, он не замедлит представиться тебе. И просить моей руки, - она

хихикнула, как девчонка и кинулась целовать мать.

- Знать, из порядочных, - мать отстранила дочь и с нежностью глядела ей в

глаза. – Любишь его, что ли?