О бедности и богатстве

- Что ты, - говорит, - Николай Иванович? Али что потерял?

Тот посмотрел на него из-подо лба, говорит:

- Молодость свою ищу, не видал ли?

- Каждый, брат, молод настолько, насколько он себя чувствует, засмеялся царь Петр. - Я вроде и постарше тебя, а все молодею, а тебя вон в какую дряхлость кинуло!

- Да, я вижу, здорово вы все зажирели тут.

Ответ такой задел нашего царя Петра:

- Как это прикажешь понять?

- А так... Тоже, поди, патефончик завел?

- А что ж? У покойной мамаши твоей даже фортепьяно водилось, да только нас, мужиков, туда не пускали.

- Слыхал? - спросил Камков у Гурьева.

Тот так и зашелся.

- Они, - говорит, - на этих штучках всю душу свою проиграли!

- Нет, - говорит царь Петр, председатель колхоза нашего, - душа наша беспроигрышная, ей цены нет. А вот у вас вместо души - винный пар, вам бы проспаться.

На колхозный обед пришел Камков без Гурьева, совсем уже пьяный.

Сначала, как полагается, премировали народ и были речи, и очень все волновались. А потом уж народ подъел, подпил, и пошли пляски, и стало весело. Видно, и Камков хватил какой-то лишний стаканчик, тут из него и прорвалось. Встал он над столом, грузный, глаза дикие, волосы, как на медведе, и начал кричать:

- Танцуете?! А Гурьева Антошку в курной избе держите? Бедняцкую совесть свою в курной избе держите!

Сначала было не поняли его, видят - кричит пьяный человек. А потом дед Максим Дмитриев Горченко, что сидел с ним по соседству, обиделся.

- Стыдно, - говорит, - тебе, Николай Иванович, кто же его в курной избе держит? Он сам сидит! А душа у него давным-давно кулацкая, коли не хуже. Какая же бедняцкая душа может быть в дармоеде?

- Ага, дорвались до хлебца! Сыты стали? - ревел Камков.

Царь Петр по горячности своей не выдержал да как закричит на него:

- Ты с чьего голоса поешь? Такие песенки только троцкисты-бандиты поют! Не у них ли научился?! Ты небось хотел бы, чтобы мы всю жизнь голодные сидели? Да чтобы всю жизнь на душе у нас мрак был, а ты тем бы любовался?

Камков к нему драться.

Стали унимать Камкова, а к нему подступиться нельзя.

- Выходи, - кричит, - на одну руку! Зови сюда Алексашку Чикина, стенка на стенку пойдем! Зови его сюда, он по людям соскучился! Он теперь самый неимущий!

Когда он эту фамилию назвал, сразу все притихли: еще как раскулачивали, Алексашка Чикин убил секретаря комсомольской ячейки и бежал, и до сей поры не было о нем ни слуху ни духу.

Пока крутили Камкова, Сергей Максимович Горченко, председатель сельского совета нашего, смекнул послать людей к Гурьеву в избу, и там у него на чердаке обнаружили мертвецки пьяного Алексашку Чикина. Был он весь грязный, в коросте, в ужасной бороде: никакого человеческого облика в нем уже не было.

Когда исключали Николая Камкова, все время мы говорили: вот интересовался человек не нами, людьми, а бедностью нашей, в слезах и стихах воспевал ее. А как стали мы правомочными и полноправными на земле, рухнул весь его интерес, и он нас возненавидел, и сам опустился до зверя.

1936