О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами

– Да, – продолжил Рибу, – если вы предпочтете строиться, я могу гарантировать, что у вас не будет проблем с получением разрешения на строительство, если вы понимаете, что я имею в виду… – Смешки по кругу. – Точно так же не будет проблем, если вы захотите что-то переделать на английский манер. И разумеется, здесь все это намного дешевле, чем в Дордони.

Они все смотрели на меня с ожиданием. Я был уверен, что полуулыбка, прилипшая к моим промаринованным анчоусами губам, вот-вот отвалится и обнажится гримаса ужаса.

Как ни странно, я не подумал: «С чего они взяли, что я захочу провести остаток своей жизни в этой дыре?», – что было бы логично. Я уже успел отметить немало преимуществ жизни в деревне, где самыми серьезными источниками стресса были проблемы вроде «где провести сегодня ap'ero» и «куда девать пять тонн не подлежащих заморозке овощей и фруктов».

Нет, первое, о чем я подумал, было другое: я убью эту Бриджит. Она подставила меня – сначала пригласила соседей, мечтающих продать свое поле, а потом отправила с мэром в обзорный тур по окрестностям с прицелом на покупку недвижимости.

И следом – тут уж я ощутил настоящий ужас – пришла другая мысль: Флоранс. В тот первый вечер Анри и Жинетт, увидев меня, должно быть, решили: «Ура! un Anglais![69]» – и дальше действовали экспромтом. Иначе они отвели бы меня смотреть поле днем, не так ли? Кто станет продавать дом или (как я предполагал) поле, когда не видно ничего, кроме полчищ мотыльков и комаров?

Должно быть, Флоранс знала, что происходит, когда вела меня в ту ночь по тропинке. И на следующий день, когда я уезжал, не подозревая о том, что меня будут насильственно откармливать клубникой все, кто хоть раз голосовал за Рибу. Наверняка она знала и о том, что меня ждет сегодня вечером. Хотя вряд ли каждый бойфренд, которого она привозила к Maman, удостаивался чести присутствовать на таком приеме муниципального масштаба.

Флоранс знала и о том, что в прошлом году я пытался – причем неудачно – купить дом в деревне.

Это был самый чудовищный подвох, какого только можно было ожидать от любимой девушки – а уж я, поверьте, чего только не натерпелся от подруг.

– Merci, merci, – пробормотал я, отчаянно пытаясь удержать на лице анчоусную улыбку. Я залпом осушил свой бокал и позволил Рибу долить мне вина. – Я очень… тронут. Ваши слова… – Я никак не мог подыскать подходящий глагол, чтобы закончить фразу. – Ваши слова по-настоящему… соответствуют.

Все радостно закивали. Все-таки это слово для них что-то значило.

– Но сейчас я должен возвращаться домой, – сказал я. – Бриджит приболела.

И подумал: «Слава богу, что я отравил ее. Какая блестящая отмазка».

– О, нет! – хором воскликнули присутствующие. Значит, они еще не слышали об инциденте с вербеной.

– Да, загадочная болезнь. Мы сами не знаем, в чем дело.

Я поднялся, улыбаясь во весь рот, как будто дантист пытался сфотографировать мои новые протезы, и на прощание тепло пожал всем руки.

Окунувшись в теплый, зато без примесей табачного дыма, воздух, я тут же схватился за телефон, в спешке набирая номер Алексы. Просто сейчас она казалась самым здравомыслящим и нейтральным человеком из всех, кого я знал. Единственной, кто поймет, что происходит.

– Ты застрял в Коррезе? – спросила она, и в ее голосе прозвучало изумление.

– О да. – Я отошел на безопасное расстояние от Salle des F^etes и рассказал ей обо всем, что со мной приключилось. И не только об абсурдной ситуации с покупкой дома, но и о мокрых следах на полу ванной, о моей неспособности собирать кабачки нужного размера или копать правильную яму, о попытке отравления.

К тому времени, как закончил свой рассказ, я уже начал спускаться с холма, и мне пришлось остановиться, чтобы не потерять сигнал.

– Все очень просто, – сказала Алекса. – Оба мои родителя только и делают, что лечатся, с тех пор, как Зигмунд Фрейд объявился со своей терапией. (Она произнесла фамилию на французский манер: «Фрод».) Так что в этих делах я дока. Жидкость – это сексуальность. Мокрые следы на полу ванной, даже травяной чай, есть не что иное, как обмен сексуальной энергией.

– Обмен? Ни в коем случае.

– Да. Она сама олицетворяет и дом, и пол ванной. Ну и конечно, не забывай о том, что кабачки тоже имеют фаллическую форму. – Похоже, Алекса не шутила. – А рытье ямы? Это же секс в чистом виде.

– Нет, я просто копал, Алекса. Лопатой, а не…

– Большой, крепкой лопатой?

Я припомнил лопату с ее длинной и прямой рукояткой. Бог мой, даже если бы ее выкрасили в розовый цвет, намек не стал бы прозрачнее.

– И она сказала, что я копаю не в том месте. О нет!

– О да! Она хочет, чтобы ты копал своей лопатой где-нибудь еще. Например, у нее между ног.

– Алекса, прекрати, пожалуйста.

– Извини, но мне все предельно ясно.

– Хорошо, хорошо. Но теперь все кончено, она уже не хочет, чтобы я копал. Она послала меня сдирать мох с крыши. Выходит, она успокоилась?

Последовала пауза. Алекса задумалась.

– Чем ты сдираешь мох? – наконец спросила она.

– Ножом.

– Хм… Возможно, она фантазирует, что ты бреешь ей лобок.