o c24ec28d571a6d65

- Я вернусь, - сказал себе Матвей, глядя на серо-синие, тяжелые, дождевые тучи, что

внезапно нависли над городом.

Они с Джованни ехали шагом по лесной тропинке.

- Синьор Маттео, - спросил ребенок, жмурясь от яркого, осеннего солнца, - а что я буду

делать, когда вырасту?

- Гм, - хмыкнул Матвей, и улыбнулся, - будешь герцогом, Джованни.

Мальчик, озабоченно покрутил поводья, и, вздохнув, сказал: «Мне бы хотелось заняться чем-

то интересным. Математикой, например. Ну, или географией. Вы ведь слышали о Ледяном

Континенте, синьор Маттео?»

- Что-то припоминаю, - ответил тот.

- И мне учитель рассказывал, что есть еще континенты, которые пока не открыли, - Джованни

помолчал. «Герцогом быть скучно, знай себе, сиди в приемной у его святейшества, и

выпрашивай себе милостей. Гораздо лучше, - светло-голубые глаза мальчика вдруг

блеснули серебром, и он, рассмеявшись, закончил, - делать что-то важное».

«Господи, - вдруг подумал Матвей, - одно лицо ведь с Джоном. У того только волосы

светлые, а Джованни – темный, в мать. А так – поставь их рядом, и сразу понятно, чей он

сын».

- Ну, вот станешь взрослым, - Матвей потрепал ребенка по мягким локонам, - и решишь, что

тебе больше нравится.

- Синьор Маттео, - Джованни хитро взглянул на него, - а давайте поедем к замку, туда, - он

показал на вершину холма. «У меня все равно каникулы, учителя не приходят, время у нас

есть».

- А что тебе там? Смотри, белка, - показал Матвей.

- Она смешная, - нежно сказал мальчик. «Шишку грызет. Сейчас я ей орех дам, у меня есть».

Он спешился и, наклонившись, протянул ладонь. Зверек подергал носом, и, подбежав, взял с

ладони мальчика орешек. «Щекотно, - рассмеялся Джованни, и, вскочив в седло, ответил:

«Так хочется посмотреть сверху на равнину, красиво ведь».

- Ну, поехали, - Матвей посмотрел на прямую спину мальчика. «И как он при его светлости

герцоге таким вырос? Вечно котят каких-то больных домой тащит, собака ногу сломала –

вылечил, щегла ему подарили – выпустил, сказал, что птица не должна в клетке жить. Еще и

стихи пишет, никому не говорит только, стесняется. Хороший парень, - Матвей усмехнулся и

вслух сказал: «Конечно, красиво, Джованни».

-Синьор Маттео, - сказал его светлость за ужином, отодвигая стакан с водой, - задержитесь,

пожалуйста, я хочу с вами поговорить.

-Конечно, - ответил Матвей спокойно, и, посмотрев на отечное, старое лицо Орсини,

добавил: «С удовольствием, ваша светлость».

Когда все ушли, Орсини, тяжело дыша, откинулся на спинку кресла и сказал: «Во-первых, я

хочу вас поблагодарить, что вы так хорошо все подготовили, синьор Маттео. Чувствуешь

себя в полной безопасности».

- Это моя работа, - Матвей отпил вина и подумал: «Все равно французское лучше, хоть ты

что делай. Сейчас все закончу, и Джон меня обещал отпустить в Париж. Ходят разговоры,

что мой друг король Генрих недоволен Католической лигой вообще и герцогом Гизом в

частности, надо выяснить, - из первых рук, - что у них там происходит».

- Так вот, - продолжил герцог, глядя в красивые, ореховые глаза, - вы же знаете, синьор

Маттео, что местный врач прописал мне ванны. Понятно, поздним вечером, после того, как

купальня закроется. Я не хочу обременять слуг, - герцог чуть усмехнулся, - не согласились

бы вы мне помочь, синьор Маттео? Я понимаю, что…

- Ну что вы, - ласково ответил Матвей. «Ну что вы, ваша светлость. Даже и говорить об этом

не будем, я сделаю все, что надо».

- Налейте-ка мне вина, - попросил Орсини.

-Ваша светлость, - осторожно сказал Матвей.

-Налейте! – резко велел герцог, и, взяв бокал, опираясь на палку, подошел к открытому окну.

«Смотрите, какие тучи, синьор Маттео, - сказал Орсини, - а день был таким ясным. Не иначе,

гроза собирается». Герцог отхлебнул вина, и, - как всегда, - сразу же почувствовал острую,

режущую боль там, под бинтами.

- Идите-ка сюда, - Матвей отобрал у него бокал, и усадил в кресло. «К запаху действительно

привыкаешь, - вдруг подумал Вельяминов, стирая платком ледяную испарину на лбу герцога.

- Мне недолго жить осталось, - Орсини закрыл глаза и добавил: «Не спорьте, я это знаю. И

то чудо, что я почти десять лет протянул, синьор Маттео. Вы же, наверное, не знаете – но в

Европе таких операций, как мне, еще никому не делали. Впрочем, разве это жизнь? – он

откинул голову назад, закусив губу, пытаясь не стонать, и Матвей сказал: «Я позову слугу,

ваша светлость, время перевязки».

Мальчик отложил книгу, и, подойдя к двери, опустил засов. «Тут безопасно, Джованни, -

вспомнил он слова синьора Маттео, - но все равно, - никому, кроме меня, не открывай».

Джованни перекрестился и встал на колени перед маленькой статуэткой Святой Мадонны.

Нельзя было так думать, но мальчику всегда казалось, что она похожа на маму. Он плохо

помнил ее – только запах, - холодный, сладкий, приятный. У нее был веселый, нежный голос,

и глаза – красивые, большие, цвета жженого сахара. Еще Джованни помнил странный город

– весь на воде. Мама жила там, вместе с ним, - но мальчик не знал, - может быть, это была

сказка. Или сон.

Когда он спросил батюшку, как звали маму, тот хмуро сказал: «Вероника. Она умерла».