О чем говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире

Роман про то, что эстетизация травмы и вдохновенное расковыривание собственных болячек никого не делает счастливым.

3. Павел Санаев. Похороните меня за плинтусом

М.: АСТ, 2008

Лучшая книга об ужасах «счастливого советского детства».

4. Рубен Давид Гонсалес Гальего. Белое на черном

СПб.: Лимбус-пресс, 2002

История настоящего «мальчика, который выжил» несмотря на инвалидность и советский детдом.

5. Донна Тартт. Маленький друг

М.: АСТ: Corpus, 2017. Перевод с английского Н. Ленцман, Д. Бородкина

Книга про то, как тяжело взрослеть, если весь мир вокруг тебя пропитан болью утраты.

6. Паринуш Сание. Книга судьбы

М.: АСТ: Corpus, 2014. Перевод с английского Л. Сумм

Автобиографический роман про выживание в обществе мало того, что тоталитарном, так еще и мизогиническом.

7. Наталия Мещанинова. Рассказы

СПб.: Сеанс, 2017

«Маленькая жизнь» – только про девочку и российскую глубинку – на ста пронзительных страницах.

Книга как манипулятор: Краткий гид по читательской ангедонии

У слова «манипуляция» в русском языке коннотации сугубо негативные. Манипуляция – это хитро расставленный эмоциональный капкан для доверчивого (и, как правило, мягкосердечного) человека, а значит, ее необходимо разоблачать; разоблачив же, всеми силами ей противостоять. В принципе, в реальной жизни так чаще всего и бывает – манипулятор редко действует в наших интересах (прямо скажем, почти никогда), а значит, при встрече с ним соблюдать определенную технику безопасности разумно и оправданно. Однако при переносе в область искусства эта здравая позиция, к несчастью, теряет изрядную долю своей здравости.

Многие читатели склонны полагать, что манипулятивный текст – это всегда плохо. Если автор жмет из тебя слезу, провоцирует на сострадание, давит на твои болевые точки и вообще, как сказал недавно один из моих студентов, «дает янагихару», – это недостойно как с точки зрения искусства, так и с точки зрения этики. Тексты, которые намеренно и целенаправленно смешат, пугают или заставляют незапланированно о чем-то задуматься, из числа манипулятивных обычно исключаются, однако общая установка остается неизменной: текст не должен вступать с читателем в сильное эмоциональное взаимодействие. Любое давление воспринимается как прямая, направленная агрессия, как вторжение в персональное пространство, а значит, как действие враждебное и потенциально опасное. Навязчиво выбивая из нас ту или иную эмоцию, текст в глазах многих уподобляется развязному уличному попрошайке, назойливо хватающему нас за руки, – кому ж такое приятно. Текст должен уважительно что-то нам предлагать, соблюдая при этом комфортную дистанцию, а мы уж сами решим, что из предложенного нам брать и в каком количестве – или, напротив, что давать взамен.

Звучит неплохо, однако практика показывает, что благовоспитанные, сдержанные и отстраненно-аристократичные тексты, соблюдающие дистанцию и ничего не требующие от читателя, этому же самому читателю оказываются чаще всего не интересны (бывают исключения, но их немного). Горделивый принцип булгаковской Маргариты «сами придут, сами всё дадут» в случае с литературой, увы, не работает. Лично мне определенно не нужны книги, которые не жмут из меня слезу, не провоцируют на сострадание и не осуществляют иных действий, пробуждающих эмоции и вызывающих сильную – в том числе сильную болевую – реакцию. Я хочу, чтобы мной манипулировали, я хочу, чтобы книга вступала со мной в тесный – чем теснее, тем лучше – контакт. И того же самого хотят почти все читатели, иногда не отдавая себе в этом отчета.

А это значит, что некоторая открытость, изначальное доверие автору и готовность отдать себя в его руки – необходимая составляющая читательского удовольствия. Сопротивляясь книге (как сопротивлялись бы живому манипулятору), усматривая за авторским желанием нас растрогать попытку непременно нас использовать в собственных корыстных целях, уподобляя манипуляцию литературную манипуляции реальной, мы лишаем себя едва ли не половины удовольствия от чтения, вступая на тяжкий и бесплодный путь читательской ангедонии.

Любой текст манипулятивен по своей природе – автор всегда что-то хочет с нами сделать, ему что-то от нас нужно (в первую очередь наше время), а значит, он нами манипулирует. Это одно из правил игры – искусство вообще так устроено; именно за это ему, собственно говоря, и платят – если уж снижать уровень дискурса до прагматики. Иными словами, ругать искусство за манипулятивность означает ругать искусство за то, что оно искусство.