О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Самым большим шагом к моей мечте было поступление в магистратуру по судебной антропологии в Университете Аризоны. Университетская программа включала в себя изучение и применение остеологии человека в реальной судебной практике – по договоренности со службой судебно-медицинской экспертизы округа Пима студенты привлекались для исследования всех найденных неопознанных тел. Я вспоминаю свой первый день в университетской лаборатории идентификации тел: сложенные друг на друга картонные коробки с невостребованными скелетами, влажная камера с вытяжкой для отделения плоти от костей, фотокомната для проявки рентгеновских снимков челюсти… И кофейник, тихо булькающий на столике в дальнем углу. Выходя в тот день из лаборатории, я практически плакала от счастья. Я чувствовала, что нашла свое место. На моей программе, кроме меня, было еще восемь студентов, большинство уже проучились там несколько лет. Меня окружали опытные наставники, и самое главное, программой руководил доктор Уолт Биркби, один из виднейших американских судебных антропологов. Но его компетентность – не единственная причина, по которой мне хотелось не ударить в грязь лицом: лаборатория была его базой, а сам он – бывшим морпехом, с ежиком серо-стальных волос и отрывистым командным голосом. Мне не хотелось выяснять, что он делает со студентами, не соответствующими его стандартам.

К счастью, Уолт отнесся ко мне с симпатией. Думаю, отчасти из-за моего неподдельного интереса, а отчасти из-за того, что я быстро сменила статус кабинетного ученого на роль исследователя-практика – во многом благодаря моему стэнфордскому курсу остеологии человека. Впервые увидев в помещении судмедэкспертизы мертвое человеческое тело (покрытое, в отличие от скелета, плотью), я не испугалась. Я видела трупы и раньше (хоть и не так много), когда с товарищами по курсу остеологии в Стэнфорде ходила в анатомический класс, посмотреть, как проводят вскрытия студенты-медики. В то время я особо не интересовалась «свежими» телами с плотью, мне казалось, что мягкие ткани только мешают исследовать кости. Но те «учебные» трупы очень сильно отличались от первого тела, увиденного мной в просмотровой комнате судмедэксперта. Труп женщины какое-то время пробыл в пустыне и успел подвергнуться значительной мумификации. Кожа так сильно загорела и задубела, что больше напоминала материал, из которого шьют баулы. Только небольшие участки на внутренней части бедер избежали палящего солнца. Первоначальный осмотр не выявил внешних повреждений, которые могли стать причиной смерти. «Похоже, здесь случай ПК ЧБ, – сказал Уолт и расшифровал: – Просто кончился чертов бензин».

Уолт влез на стремянку, чтобы сверху сфотографировать труп перед началом исследований, а я стала рассматривать другое тело, лежавшее в коробке на соседнем столе. Оно тоже принадлежало женщине. Она умерла в своем доме, тело обнаружили спустя несколько дней после смерти. Когда я взглянула на лицо покойной, мне показалось, что ее щеки шевелятся. «Не может быть», – подумала я и подошла ближе. Шевелились не только щеки, но и язык, реально проворачивавшийся в полуоткрытом рту. Причиной тому – опарыши, целый клубок белесых личинок. Они копошились, заставляя «ожить» мертвую плоть. Не знаю, что вызвало у меня большее отвращение: вид множества живых опарышей или эти шевеления мертвого тела. В помещении для вскрытий все сотрудники одеты в костюмы полной защиты, закрывающие, естественно, и нос, и рот, так что вы не поймете, что чувствует человек, пока он не скажет вам сам. Но от зрелища пиршества личинок мои глаза, должно быть, настолько расширились, что Тодд Фентон, один из старших учеников Уолта, тихо сказал: «Ты к этому привыкнешь». В это время Уолт уже спускался по стремянке, одновременно инструктируя и раздавая задания, касающиеся первого дела.