Самое страшное — пропал и мой отец. Он служил бракером в тресте Экспортлес, большую часть года проводил в командировках на лесоразработках, то в Котласе, Архангельской области, то в Юрьевце и Кинешме на Волге, то в Тейкове Ивановской области. В его обязанности входил отбор древесины для производства целлюлозы. В Экспортлесе скопом посадили все руководство: они были связаны с заграницей, поэтому их обвинили в шпионаже. Заодно замели и всех остальных…
Забегая несколько вперед, скажу, что отцу несказанно повезло. Когда в 1938 году народного комиссара внутренних дел Н. Ежова, с помощью которого Сталин взял страну в «ежовые рукавицы», заменил Л. Берия, наступило некоторое послабление. Пленум ЦК осудил «перегибы», Ежов, как и его жертвы, исчез. А на свободу выпустили часть тех, кто еще не успел получить срок. Среди них был и мой отец.
Вспоминаю красивого стройного мальчика, с кем мы весной и в начале лета 1936 года регулярно сражались в шахматы в ЦПКиО. Звали его Юра Каменев. А потом он исчез. Навсегда…
Так получилось, что уже после войны я узнал об его несчастливой судьбе. Сын проходившего по процессу троцкистов Леонида Каменева, он после расстрела отца был выслан с матерью в Нижний Новгород. Там он иногда встречался за шахматной доской с другим московским школьником, приехавшим в Нижний к тетке на летние каникулы. Тот мне и рассказал, что произошло далее. Однажды к его тетке прибежала Юрина мать и со слезами умоляла, чтобы та разрешила ее сыну хотя бы неделю у нее пожить. Однако, опасаясь за свою участь, тетка отказала. А когда через несколько дней этот мальчик отправился к Юре, то ни его, ни его матери там уже не оказалось…
Совсем недавно я узнал, что мать Юры, сестра Л. Троцкого, была расстреляна в 1941 году в Орле, а Юра умер от тифа в лагере.
В разгар репрессий Сталин заявил, что сын за отца не отвечает, но карательные органы чаще придерживались другой поговорки — «яблоко от яблони недалеко падает».
Вспоминаю, что много позже, когда я уже учился в МВТУ им. Баумана, одному из окончивших студентов выдали характеристику, в которой были такие слова: «Своевременно сообщил в деканат, что его отец арестован как „враг народа“».
В моем архиве до сих пор хранится текст неоконченной партии, начатой в том же злосчастном 1937 году. Белые Юрий Авербах. Черные — Борис Эмиль Август Джоунопатеро. То была партия по переписке. Черными играл калужский шахматист Борис Швайковский, молодой человек лет на десять меня старше. Не знаю, почему он выбрал столь странный псевдоним.
Было только известно, что Борис увлекается эсперанто и ведет оживленную переписку с заграницей.
Наша партия длилась недолго — всего десять ходов. А затем письма от него приходить перестали. Позднее я узнал, что Борис был арестован и исчез…
Весной 1936 года, в течение нескольких вечеров, в шахматном клубе стадиона Юных пионеров проходил конкурс решений задач и этюдов, привлекший много ребят. Душой и организатором этого мероприятия был проблемист Петр Муссури, молодой красавец брюнет в дымчатых очках. На подведение итогов конкурса ему удалось привести самого экс-чемпиона мира Эмануила Ласкера, и я, оказавшись в числе призеров, получил первый шахматный трофей — «Учебник шахматной игры» с автографом автора. А победителем этого необычного соревнования стал будущий гроссмейстер Владимир Симагин.
Сам Муссури считался неплохим композитором. Начав заниматься составлением задач, главным образом двухходовок, он к 1936 году опубликовал 125 произведений, из которых около пятидесяти были удостоены отличий.
Звездным часом Петра Степановича как журналиста, несомненно, стал турнир в Ноттингеме. Впрочем, об этом лучше послушать непосредственного свидетеля происходившего Михаила Ботвинника.
«Вместе с П. Муссури едем в Париж. Муссури был греческим подданным, но жил в Москве, сотрудничал в газете „64“ и составлял шахматные задачи. Когда в Москве Н. Крыленко получил разрешение на выпуск специального бюллетеня, посвященного турниру, надо было срочно послать корреспондента в Ноттингем. Проще всего это было сделать, послав Муссури, поскольку он был иностранцем, и вот Муссури в Ноттингеме. Работал он без устали и передавал в Москву много материала. Когда мы вместе с Капой ехали в поезде Ноттингем — Лондон, Муссури уговорил кубинца продиктовать примечания к двум партиям».