О чем молчат мертвые

Трудоголизм Дэйва был у них дежурной шуткой. Пеппер разразилась диким смехом, и ее шеф от неожиданности вздрогнул. Она не знала, какой сегодня был день. Как, скорее всего, не знала и того, что у Дэйва когда-то были две дочери – не говоря уже о том, что с ними случилось. И хотя в подсобке стояли их фотографии в серебряной рамке, Пеппер никогда не задавала о них вопросов. При этом она вовсе не была равнодушной – просто не хотела копаться в его прошлом, рассчитывая, что и он взамен не станет спрашивать у нее лишнего. Дэйв действительно любил свою помощницу. Он хотел бы любить ее по-отечески, но об этом не могло быть и речи. Даже если бы Пеппер была более общительной, он все равно не позволил бы себе отцовских чувств по отношению к ней. В последние пятнадцать лет у Дэйва были любовницы, женщины на одну ночь, но он ни разу не думал снова жениться и уж тем более не хотел принимать незнакомку за дочь. Пеппер была его помощницей, не более того. Хотя, разумеется, ходили слухи, что между ними были не только деловые отношения.

* * *

На следующий день, когда спасатели сняли Дэйва со старого вяза, где он повесился на ветке, на которой когда-то были устроены самодельные качели, они обнаружили записку с просьбой просмотреть бумаги в его кабинете. «Все эти товары никому не нужны, – сказала Пеппер, – но стоит разложить их по полочкам, сгруппировать так, чтобы они рассказывали целую историю…» Дэйв надеялся, что его тело, бумаги, чековая книжка и дом сами расскажут свою историю. Его письмо нельзя было назвать официальным завещанием, но его воля была предельно ясна. Бизнес переходил в собственность Пеппер, а все его активы, включая деньги, вырученные от продажи дома, переходили в доверительный фонд на имя дочерей. Если девочки так и не объявятся до 2009 года, то все средства пойдут на благотворительность.

– Мне так паршиво. – Уиллоуби нашел контакты Мириам через ее бывших коллег из риэлторского агентства и теперь беседовал с ней по международной линии. – Ведь только вчера я сказал ему, что…

– Не вини себя, Чет, – ответила женщина. – Вот я себя не виню. По крайней мере в том, что Дэйв покончил с собой.

– Да, но… – Даже эти два коротких слова прозвучали невыносимо жестоко.

– Я не забыла про девочек, – сказала Мириам. – Просто я вспоминаю о них не так часто, как Дэйв. Я не собираюсь, как он, просыпаться по утрам, биться головой о стену, а потом удивляться, откуда у меня мигрень. Но мне тоже до сих пор плохо. За столько лет боль никуда не исчезла. Мы с Дэйвом оплакивали девочек по-разному, но я страдала не меньше, чем он.

– В этом я не сомневаюсь, Мириам…

– Я же тут хожу в языковую школу. Ты знал? В свои пятьдесят четыре учу новый язык.

– Я бы тоже так смог, – ухмыльнулся Честер, но его собеседнице было все равно. «Дэйв хотя бы делал вид, что ему есть до меня дело», – подумал Уиллоуби.

– В испанском есть целый ряд глаголов, с которыми объект часто становится субъектом, – рассказала Мириам. – Например, me falta un tenedor. Буквально: «Вилка нуждается во мне», а «не мне нужна вилка». Или se me cayo, se me olvido. «Мне упало, мне забылось». По-испански говорят, что вещи сами иногда происходят с тобой.

– Я никогда не обвинял тебя в том, что ты уехала.

– Черт возьми, Чет! Держи свое мнение при себе, как и раньше, хорошо? Я тебя за это всегда так любила.

Хотел бы он, чтобы эти слова прозвучали более обдуманно, более чувственно. За это я тебя всегда любила.

– Оставайся на связи, – сказал Уиллоуби. – Я имею в виду с полицейским отделом. Если что-нибудь станет известно…

– Не станет.

– Оставайся на связи, – повторил бывший следователь, зная, что она все равно его не послушает.

Через несколько недель после этого разговора, накануне своей отставки Чет еще раз взял из архива дело сестер Бетани. А когда файл вернулся на место, в нем не было никаких упоминаний о биологических родителях девочек. Дэйв Бетани всегда настаивал, что этот момент их истории заводил в тупик – такой же, как улица Алгонкин-лейн. В первые дни после исчезновения девочек некоторые бездушные типы медленно проезжали мимо их дома. Дэйв знал, что они оказывались здесь не просто так, ведь дальше проезда не было и им приходилось разворачиваться. Некоторые заходили в магазин и покупали какие-нибудь мелочи, чтобы отвести от себя подозрения. Сколько боли все эти люди причиняли Дэйву…

– Чувствую себя клоуном в гребаном цирке, – не раз жаловался он Чету.

– Записывай автомобильные номера, – советовал ему тот. – Записывай имена и то, чем они рассчитываются: наличными или кредиткой. Никогда не знаешь, кто может объявиться.

И Дэйв неукоснительно следовал его совету. Он старательно записывал все номера проезжающих мимо авто, как и время телефонных звонков. В общем, он встряхивал жизнь своей семьи, как какой-нибудь сувенир-шарик с идущим внутри «снегом», и ждал, пока все снежинки опустятся вниз. И сколько бы раз за все шестнадцать лет он ни встряхинул этот шар, каждая снежинка возвращалась на свое место… каждая, кроме Мириам.