О чем молчат мертвые

Врачи сказали, что у нее случился нервный срыв, и Мириам всегда считала, что этот термин идеально отражал происходящее. Вся ее нервная система словно в один миг перестала функционировать. Ее будто парализовало, а все основные функции организма, ответственные за сон, питание и естественную нужду, дали сбой. Первую неделю она могла спать не больше четырех часов в сутки и почти ничего не ела. Вторую поднималась с постели, только чтобы набрать себе тонну еды, причем тянуло ее на странные сочетания, будто она была беременна: тесто для шоколадного печенья, яйцо всмятку с мороженым, морковь с патокой… В конце концов она бросила учебу и вернулась домой в Оттаву. Родители расценивали все ее проблемы как прямое следствие несерьезного обращения не столько по отношению к молодому человеку, который им, кстати, даже нравился, сколько к самим Соединенным Штатам. Они почему-то не одобряли решение Мириам учиться там. Скорее всего, они просто подозревали, что это был первый шаг в ее плане покинуть Канаду, а за компанию и родительский дом.

Джефф повалил Мириам на кровать. Он не сказал ни слова после своего «Придется подождать, пока остынет» и даже ни разу не застонал. Затем он перевернул ее, причем так ловко и быстро, будто она была блином на сковородке, и спрятал лицо между ее ног. Мириам этого немного стеснялась и в этом тоже винила Дэйва. «Ты ведь еврейка, верно? – спросил Дэйв после того, как они в первый раз это попробовали. – Ну, в смысле, ты не соблюдаешь всякие ритуалы, но это ведь часть твоей культуры, да?» Пораженная его словами, она смогла только кивнуть. «Так вот, от миквы[11] есть своя польза. Мне, конечно, многое в вашей религии не нравится, но омовение после менструации никому не повредит».

В Дэйве до сих пор сохранились пережитки антисемитизма, хотя он всегда настаивал на том, что его предубеждения связаны не с религией, а с делением общества на классы. Якобы такова реакция бедняка, оказавшегося в районе, где жили одни богачи. После этих слов Мириам, конечно, не стала купаться в молоке, но превратилась в заядлую потребительницу различных спреев и других средств женской гигиены. Затем она прочитала статью, в которой говорилось, что вся эта индустрия – сплошной бред, еще один маркетинговый ход, предлагающий решить проблему, которой не существует. Тем не менее она так и не оправилась от мысли, что у нее был ржавый и металлический вкус крови. Но даже если и так, Джеффа это явно не волновало. Он, как оказалось, был воплощением всего, что ненавидел Дэйв: зажиточный житель Пайксвилля, член еврейской общины, обладатель загородного дома и трех избалованных, непослушных детей. И это была не шутка. Мириам виделась с его детьми в офисе: они были просто отвратительны. Но она выбрала Джеффа не из-за того, что в нем так точно было подобрано все ненавистное Дэйву. Она выбрала его – если подобное решение вообще можно назвать выбором – потому, что он сам подошел к ней, и потому, что он хотел ее, а ей оказалось настолько приятно быть желанной, что она даже не смогла представить, как сказать ему «нет».

Сегодняшняя встреча с ним была рискованной. Их супруги ведь не идиоты! По крайней мере, ее муж не идиот. Завтра, когда Дэйв развернет воскресную газету, он может заметить отсутствие колонки с объявлениями о продаже недвижимости. Пасха ведь уже была, и ему может показаться интересным, зачем это Мириам поехала на работу в выходной, когда там и делать-то нечего. Вообще весь их роман с Джеффом был рискованным, потому что оба они не хотели разрушать свои отношения с супругами или, того хуже, разводиться. Джефф-то уж точно этого не хотел. А Мириам не знала, чего хочет, не знала, что делать.

Джефф уже начинал терять терпение. Обычно она делала все быстро, пожалуй, слишком быстро, но сегодня не могла удержать своих мыслей. И если бы Мириам не возбудилась, ее любовник мог отбросить вежливость и отправиться в погоню за собственным удовольствием. Она попыталась сосредоточиться на себе, двигаясь в такт его языку. Еще немного – и она наконец дошла до финала. Оргазмы с Джеффом напоминали ей рекламу с Эллой Фицджеральд. Она словно вибрировала от напряжения, пока в конце концов не сломалась. Теперь она была абсолютно беспомощна, не могла даже пошевелиться, но Джефф привык к этому. Он уложил ее, будто тряпичную куклу, так, как ему было надо, и почти насильственно приступил к делу, пока тоже не кончил.

Что теперь? Обычно они просто одевались – точнее, надевали то, что успели снять, – и возвращались к работе либо ехали домой. В общем, каждый продолжал жить собственной жизнью.

Джефф вынул бутылку вина из пластмассового ведерка.

– Нет штопора, – сказал он, удивившись собственному просчету.

Небрежно, словно делая это уже не в первый раз, он отбил горлышко о край раковины и наполнил два стакана, параллельно вылавливая осколки стекла.

– Мне понравилось трахать тебя в постели, – улыбнулся Джефф.

– Наш самый первый раз тоже был в постели, – заметила Мириам.

– Это не считается.