«
– И что теперь? – спросила Мириам.
– Теперь, в смысле здесь и сейчас? – переспросил Джефф. – Или теперь, в смысле завтра, через неделю, через месяц?
Женщина замешкалась:
– И то, и другое.
– Начнем с того, что сегодня мы еще раз займемся сексом. Может быть, дважды, если повезет. А завтра, пока ты празднуешь в церкви якобы воскрешение Христа…
– Я не хожу в церковь.
– Мне казалось…
– Он не просил меня принимать его веру. Более того, он не хочет, чтобы девочки росли в какой-либо из существующих религий. Максимум несколько несветских традиций, вроде рождественской елки и корзинок с пасхальными яйцами.
Мириам только что нарушила негласное правило, упомянув своих детей, и в комнате повисло неловкое молчание. Она не знала, как поднять тему, которую ей действительно хотелось обсудить.
Позже Мириам поняла, что их интрижка закончилась в тот самый момент, причем самым банальным и решительным образом. Наверное, так было всегда. Над Хиросимой взорвалась ядерная бомба, и люди, которые в то время шли домой из чужих постелей, со страхом увидели грибовидное облако в небе, а через секунду погибли. Цунами смывали с лица земли тайных любовников, поезда увозили прелюбодеев в Освенцим, хоть и не измена была тому причиной, но все же…
Тем не менее это стало частью ее – моментом, к которому она еще не раз мысленно возвращалась. Если в будущем Мириам попыталась бы вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя по-настоящему счастливой, ей пришло бы в голову это теплое вино с осколками стекла и пыльный торговый автомат.
Глава 8
Автобусная остановка на Форест-Парк-авеню была ей более чем знакома. Санни садилась на ней в автобус каждый день, когда ехала в школу, – уже почти три года. Но сегодня она рассматривала ее так внимательно, словно увидела впервые. Остановка выполняла самую обычную задачу – защищала пассажиров от дождя и холода, пока те ждали свой автобус, однако кто-то удосужился покрасить ее так, что она выглядела почти красиво. Крыша была грязно-зеленого цвета – мама хотела покрасить дом в такой же оттенок, но отец сказал, что цвет слишком темный, а он, как человек, близкий к искусству, всегда выигрывал в подобных спорах. Стены остановки были сложены из бледно-бежевого кирпича, а скамейка внутри остановки – такого же цвета, как крыша.
Местные мальчишки, неравнодушные ко всем аккуратным и чистым постройкам, изрисовали все стены грубыми граффити. Потом кто-то, похоже, пытался их отмыть, но несколько наиболее упрямых ругательств и рисунков не пожелали так просто сдаваться. Хизер мрачно посмотрела на них.
– Они когда-нибудь… – начала она.
– Нет, – резко оборвала ее Санни. – Они ко мне больше не лезут.
– Правда? – Голос младшей из сестер звучал так, словно ей было почти жаль старшую.
– Эти ребята не любят меня после той истории с автобусом.
– Но они ведь не здесь живут, – заметила Хизер. – А эти граффити нарисовали те, кто живет в этом районе, разве нет?
– Но я здесь единственная, кто ходит в Рок-Глен. А все остальные младше или старше меня, причем намного. В этом-то и была вся проблема, помнишь? «За нами правда, но за ними сила». Побеждают те, кого больше.
Устав от этой семейной истории, не имевшей к ней никакого отношения, Хизер села на скамейку, раскрыла сумочку и принялась изучать ее содержимое, напевая что-то себе под нос. Автобус должен был прийти не раньше чем через пятнадцать минут, но Санни решила выйти пораньше, чтобы случайно не опоздать на него.