О чем молчат твои киты

Подъезд встретил меня букетом зловонных ароматов. То ли умерла кошка, то ли прописалось несколько бездомных, то ли варили мет, то ли все сразу. Впрочем, запахами меня сложно напугать. На стене первого этажа красной краской было написано: «Выход есть» и стрелка к выходу из подъезда. Между этажами красовался союз «а». На втором этаже другая надпись: «Смерти нет!». Получается, когда спускаешься вниз, читаешь: «Смерти нет, а выход есть», а когда поднимаешься, то: «выход есть, а смерти нет». Интересно, чье такое творчество?

На третьем этаже еще одна надпись: «Все стены исписали, уроды!». На четвертом – репродукции известных картин: «Боярыня Морозова», «Девочка с персиками», «Явление Христа народу», «Девятый вал», «Утро в сосновом бору». Целая галерея, блин. На пятом этаже ничего не было. Тут живет моя мать.

Штукатурка неравномерно отваливалась со стен, походя на проплешины Виктора Онопко – уникального футболиста, который умудрялся опускаться на колени и лысиной выбивать мяч из своей штрафной, когда намного проще это было делать ногами. Еще он играл в «Спартаке», а потом помогал в качестве тренера Слуцкому и целовал флаг ЦСКА. Предатель. Но речь не о нем. Повсюду была грязь различных видов и оттенков, желтые разводы на стене и полу (не лень же было кому-то подниматься на пятый этаж, чтобы облегчить душу), хорошо, хоть шприцев не было, и только звонок матери выделялся своей относительно потускневшей белизной первозданного вида. Неудивительно. К ней никто не ходил, звонок практически ни разу не был использован. Я нажал. Раздалась дурацкая трель. Не люблю звучание дверных звонков.

Открывать не торопились. Может, опять выпила и отрубилась? А может, и нет дома. Набрал на мобильный. Так же тихо. Ну вот, навестил мамочку. Поцеловал проем, можно смело возвращаться домой. И тут дверь открылась.

– Илья?

Ну, не огромный же кусок урана.

Она стояла в замызганном рваном халате, в рваных тапках, из которых торчали костлявые пальцы с огромными ногтями. Лицо желто-фиолетовое и такое же сморщенное, как подвявший лимон, волосы растрепаны. Не хватало только бородавки на носу, и на конкурсе красоты среди ведьм она бы точно претендовала на победу. Глядя на нас было легко перепутать, кто смертельно болен, а кто нет.

Мать попыталась улыбнуться, но вышло жутко, так, словно Земля стремительно начала превращаться в пустыню, люди на грани выживания стали молиться, чтобы выпал дождь, он, разумеется, не торопился, сохраняя интригу, и вот, наконец, решил, что пора, молитвы были услышаны, и пошел дождь, все выбежали на улицу, вскинули руки к небу, а дождь оказался кислотным.

Я обнял ее. Кислый и настолько мощный запах, что даже перебил ароматы подъезда, ударил мне в нос сильнее Майка Тайсона.

– Мам, ты давно была в ванной?

– Не помню.

– Пошли скорее, пока кто-нибудь еще не увидел тебя такою.

– А смысл? – пыталась возразить она, но я быстро затолкал маму внутрь и закрыл дверь.

– Так дело не пойдет.

– Какой вообще смысл во всем этом? Все напрасно и пустое.

– Давай не будем устраивать декаданс. Лучше отправим тебя в ванну и хорошенько отмоем от всего этого, – я окинул взглядом квартиру. Та же грязь, паутина, куча пустых бутылок, огромные липкие пятна на полу. – Квартиру тоже неплохо бы отмыть.

– Не трави ты мне душу, Илюша, – в рифму заголосила мать.

Я оставил ее слова без внимания и так же хладнокровно затолкал в ванну, открыл воду, сунул под струю. Это отрезвило ее, хотя не казалось, что она была пьяной.

– Сынок, хватит, я захлебнусь.

Я выключил кран.

– Я рада, что ты пришел, – теперь улыбка вышла намного естественнее и приятнее.

– Я тоже рад. А теперь прими, пожалуйста, ванну.

– Зачем?

– Как бы тебе сказать? От тебя несет, как от помойного ведра.

– Не говори так. Я твоя мать! – возмутилась она.

– Вот помоешься, тогда и станешь на нее похожа, а пока что я вас не знаю, женщина.

– Чего?

– Ничего. Спинку потереть? Или справишься?

– Справлюсь, – буркнула она, а я захлопнул дверь.

Вытащил с балкона ведро,

вытащил с балкона швабру,

вытащил с балкона тряпку,

вытащил с балкона пустые бутылки,

вытащил с балкона телевизор, сам не знаю, как он там оказался.