О чем молчит Биг-Бен

На работе я, судя по всему, произвожу странное впечатление. Сказать никто не решается, и только Дина, которая на взводе и говорит ровно то, что у нее в эту секунду на уме (и, кажется, еще до того, как она успевает толком понять, а что именно у нее на уме), спрашивает, все ли у меня в порядке, потому что я очень серьезная. Но я не серьезная! Спустя время она интересуется, почему я такая радостная в последние дни: я, наверное, влюбилась? Но я не влюбилась!

Последний день лета совпадает с последним днем работы Ксавье на проекте.

Полдня я подтруниваю над Ксавье: он пролил на себя какой-то цветной напиток. Потом наблюдаю, как же он не любит что-то делать, когда ему лень и скучно. Обычно это незаметно: он умело скрывает свои истинные чувства за длинными разглагольствованиями и изображением кипучей деятельности. Сегодня же мне приоткрывается завеса — я словно заглядываю в окно чужого дома. Ему нужно срочно проверить, верны ли коды, присвоенные значениям в длинной таблице. Несколько раз приходит Кейтлин и очень настойчиво просит его проверить эту таблицу: она срочно нужна ей для работы, говорит, что будет приходить и напоминать ему, пока он все не сделает. Но как только она уходит, он громко чихает и заводит со мной разговор о скорости чиха. И тут же лезет в интернет проверить, какая именно скорость у чиха, и выясняет, что сто миль в час… Я отвлекаюсь на свои дела, а минут через десять обнаруживаю, что он сидит в интернете, погруженный в чтение блога, описывающего физиологию чиха, сокращение мышц. Мне смешно. «Я тебя сейчас сдам Кейтлин с потрохами», — заговорщически говорю я, нагибаясь к нему. Он подмигивает и открывает таблицу с кодами. Следующие двадцать минут мы выясняем, каким оттенком оранжевого («все-таки это янтарный») нужно выделить неправильно присвоенные коды. В последнее время мне очень по душе оранжевый цвет, и я активно участвую в обсуждении.

В обед, забросив дела, мы идем с Диной и Лешеком в парк при дворце архиепископа Кентерберийского. Я поднимаю с земли веточку липы, которая пряно пахнет Москвой и ее улицами после дождя. Дина рассказывает, как накануне порвала струну на гитаре. Поскольку она все-таки сумасшедшая, меня это совсем не удивляет.

После обеда мы провожаем Ксавье. Весь отдел по традиции окружает его стол. Он встает, откидывает быстрым движением челку со лба, обводит нас отеческим взглядом.

Можно не сомневаться — он приготовил речь! Продумал проникновенные слова, полные обретенной мудрости, — для нас, для простых смертных. Толкая речь, он использует навыки, полученные на курсах ораторского мастерства, а может, копирует манеру неизвестного авторитета, который некогда произвел на него впечатление своей убедительностью.

— За время работы здесь я вынес для себя три важные вещи, которыми хочу поделиться с вами…

Я не могу вникнуть, в чем заключаются эти три главные вещи, зато я слышу его покойный, умудренный тон, вижу подернутые дымкой глубокого знания глаза, легкую небрежность позы… Он говорит, присев на край стола, изредка делая драматические паузы и чуть опуская глаза вниз, словно возвращаясь в памяти к месяцам его работы здесь. Его речь должна мотивировать нас на будущие свершения. Он обращается ко всем, нисколько не смущаясь, что среди окруживших его людей партнер, несколько директоров, менеджеры. Напоследок он учит нас всех. Блестит последним заходящим солнечным лучиком в нашем темном царстве.

Все слушают любезно, улыбаются и хлопают в конце. Как всегда. Его речь точно так же безразлична окружающим меня людям, как и речи других, когда-либо покинувших эти стены. Десять минут спустя никто уже не помнит, о чем он говорил.

После работы все идут на drinks по случаю его ухода. Он уходит, а мы остаемся, те, кто еще по каким-то причинам не отбыл свой срок. Сколько его еще отбывать и есть ли возможность условно-досрочного, я не знаю.

В пабе пью апельсиновый сок, сказав всем, что он с водкой, чтобы ко мне не приставали. Рядом сидит Марк. Чуть манерничая, он сообщает Паломе и остальным, что он противник свадеб и если и устроит когда-нибудь свадьбу, то только потому, что ему за всю жизнь задолжали подарков — сколько он подарил на всякие помолвки, свадьбы и деторождения, одному богу известно. Когда он не в стрессе и не сидит в переговорной перед телефоном, он, наверное, и мертвого рассмешит: тараторит, гримасничает, остроты так и сыплются с его языка, что устаешь смеяться, ощущаешь себя в стендап-комедии.

Интересная у нас компания. Всем присутствующим больше бы пошли другие занятия — быть моделью, комиком, дизайнером интерьеров, инженером робототехники, фотографом, писателем, домохозяйкой или — я смотрю на Эдну — жрицей, но все мы почему-то здесь проверяем длинные столбцы цифр в обстановке, больше похожей на странный концентрационный лагерь для души.

— Что ты будешь пить? — спрашивает Том, по английской традиции отправляясь покупать напитки для всех.

— Апельсиновый сок.

— Понятно, пиво.

Не моргнув глазом, он уходит. Интересно, а какое занятие больше подошло бы Тому, чего бы он хотел.