О чём молчит Ласточка

Отец заставил мать встать из-за стола, взял за руку и увёл в спальню. Володя ждал, что скоро родители выйдут, но те не появились ни через полчаса, ни через час. А Володя ждал. Сидел за столом, смотрел на свои ладони, с силой сжимая и разжимая кулаки, боролся с безумным желанием опустить их под горячую воду.

Когда старые часы пробили полночь, Володя поднялся, но, вместо того чтобы устремиться в ванную, завернул к родительской спальне.

— Отец, ты поможешь? — спросил он через закрытую дверь. — Мне больше не на кого положиться, не у кого просить…

Из-за двери прозвучало лишь сухое «Да».

Утром отец остыл, сказал:

— Я найду врача.

И даже похлопал по плечу. Посмотрел ему в глаза — Володя заметил, что это далось отцу тяжело, и ещё заметил во взгляде такое разочарование, какое не видел никогда раньше. И потом ещё долгие годы отец смотрел на него именно так — печально хмурясь, поджав губы, тщетно скрывая отвращение. А взгляд матери был полон боли, Володя всё чаще стал замечать, что, когда её глаза устремлены на него, они наполняются слезами.

Но сейчас её глаза были сухими. Это успокаивало, но только Володя сел на табурет и отпил чаю, как едва не поперхнулся от слов матери:

— Я знаю, что ты скрываешь от меня. Скажи это вслух. Тебе станет легче — и мне тоже.

И снова в горле застрял ком, а руки будто парализовало. Снова горечь на языке и жжение в глазах, невозможно дышать и говорить. Володя с силой сглотнул, но ком не растаял, а только опустился ниже, в грудь, расцарапав всё на своём пути.

— Ты подслушивала? — едва слышно просипел Володя.

— Скажи правду… — попросила мать тоненьким, точно как тогда, голоском.

— Подслушивала, — ответил за неё Володя.

Если бы он мог отмотать время назад, то ни за что не допустил бы того, чтобы она узнала. Уберёг бы её от разочарования и боли, которая теперь стала ещё сильнее — ведь мать одна, навсегда останется одна. У неё не будет внуков, а её сыну, единственному близкому человеку, придётся жить на две страны.

Володя встал, достал из шкафчика пустырник, накапал в рюмку, сунул матери.

— Мама, — тихо произнёс он, садясь напротив, глядя в глаза. — Мама, я не смог вылечиться от этой мерзости, ничего у меня не вышло.

Только последнее слово прозвучало, как горло снова стиснуло, а на глаза навернулись слёзы. Мать молчала, держа рюмку с пустырником и глядя сквозь Володю без единой эмоции на лице.

— Я так тебя подвёл, — прошептал Володя, перестав бороться с душащими его слезами. Они потекли из глаз, каплями падая на руки. — Я осквернил память отца. Прости меня, я никогда этого не хотел…

Сам не понимая зачем, Володя собирался сказать что-то ещё, но из груди вырвался громкий всхлип, а слёзы хлынули градом.

Мать перевела пустой взгляд на его лицо, затем вздохнула и опрокинула рюмку пустырника, сощурившись, будто там водка. Поставив её на стол, мать встала и резко, до боли крепко обняла его.

Володю охватила сильная дрожь, глаза обожгло.

— Мама, прости меня, — прошептал он.

— Ну тише, — всхлипнула мама, поглаживая его по голове. — Ты такой, какой есть, что уж теперь?

— Что? — судорожно вздохнув, пробормотал Володя и посмотрел ей в глаза. — Ты сможешь меня простить?

Мама покачала головой.

— Если бы только в прощении было дело. Это ведь приговор, ты обречён на одиночество, понимаешь? — сказала она, и её глаза тоже наполнились слезами. — Я уже давно догадалась, что лечение тебе не помогло. Но не могла смириться, надеялась, что ошибаюсь…

— Догадывалась? — тупо повторил Володя.

— Я же не дурочка, — ответила мама, продолжая стискивать его в объятьях. — Тебе почти сорок, а у тебя никого, кроме Светы, не было.

— Но почему ты не сказала об этом мне? — не веря своим ушам, сбивчиво произнёс Володя.

— Я пыталась навести тебя на этот разговор, но ты упрямый, всё «хватит» да «хватит». И ведь сам так и не решился.

— Я думал, тебя это убьёт, — едва слышно произнёс Володя.