О чем молчит ласточка

«Какие еще у него есть друзья, кроме музыкантов и гей-тусовки? Кто его лучший друг?»

Йонас не отвечал достаточно долго. Володя наблюдал за иконкой карандаша под окном сообщений – Йонас то набирал текст, то стирал его. Спустя пару минут все же пришло:

«Не думаю, что у него есть лучший друг. Не думаю, что он вообще когда-то был».

Володя хмыкнул.

«Ты не ответил: у тебя все-таки есть телефоны его приятелей или нет?» – отправил он, собираясь заканчивать разговор, но Йонас написал еще:

«Ты зря пытаешься приставить к нему людей. Обычно его, наоборот, надо оставить в покое».

– Я не спрашиваю твоих советов! – прорычал Володя.

Йонас говорил так, будто знал Юру как облупленного. Будто он хозяин его жизни. А Володю это бесило. Особенно само понимание, что в Юриной жизни Йонас когда-то и правда имел большое значение и влияние.

«Мы сами с этим разберемся, ок?» – написал Володя.

«Тебе виднее. Может быть, сейчас ему, наоборот, нужна тусовка. Я не знаю. Телефоны где-то были, надо искать».

«Когда пришлешь?»

«Скорее всего, завтра».

«Буду ждать».

Получив в ответ «Пока», Володя убрал телефон и наконец смог нормально дышать – на протяжении всего разговора его душила злоба. Сидя за компьютером Юры, он бездумно смотрел на открытую в ICQ карточку контакта Йонаса. Сделав над собой усилие, Володя закрыл окно. Но, как только оно исчезло, тут же появилось другое – с перепиской.

Борясь с желанием немедленно прочитать все, Володя судорожно вздохнул. Он останавливал себя – ведь прочесть Юрину переписку значило бы вторгнуться в личное и сокровенное, поступить подло. Юра имел право на тайну. Тем более что он уже жаловался на то, что Володя нарушал его личные границы.

Володя решил, что не станет ничего читать. Он потянулся закрыть ICQ, но на одно мгновение сообщения сами бросились в глаза. И Володя замер от изумления – в последний раз они переписывались в две тысячи пятом году.

В июле Юра писал Йонасу:

«Да это потому, что ты – немец! Ну я же сто раз просил тебя прочитать “Преступление и наказание” Достоевского, но ты так и не нашел на него время! А ведь если бы прочел его, то понял бы меня».

«Юра, ты опять ругаешься», – отвечал Йонас.

Володя с трудом переводил их переписку, но уже не мог остановиться. К тому же Юра прислал Йонасу очень длинное сообщение:

«Потому что мне все время приходится тебе что-то объяснять! Короче, там есть такой персонаж, Свидригайлов, и у него любопытные размышления об аде. Что ад – это не котлы и черти, а тесная банька с пауками на стенах, и сиди там вечность. И я согласен с ним, но только вот эта банька не ад, а жизнь. И твоя, и моя, вообще всех людей. Но я нашел в этой баньке окошко, не вырубил, а именно что нашел. Я смотрю в него и вижу чудесные картины, сцены и образы, не просто красивые, а полные смысла, скрытого от остальных людей. Но я не могу дотянуться до них, они слишком далеко. Тогда я запоминаю их и пересказываю другим. Эти образы – и есть моя музыка».

«Ты знаешь, что я ненавижу русскую литературу, Кот. Я не буду тратить время на чтение унылых депрессивных размышлений».

Ответа от Юры не последовало. Он вообще больше ему не отвечал. Следующее сообщение от Йонаса датировалось октябрем:

«Привет, Кот. Идешь на парад?»

Он написал Юре еще раз, в ноябре две тысячи шестого:

«Привет».

Но ответом ему была тишина.

Володя улыбнулся – Юра не врал, ему действительно стало наплевать на Йонаса. По-настоящему наплевать.

На душе потеплело. Володя улыбнулся, закрыл чат ICQ и выключил компьютер.

Глава 24 Последние слезы

Утро началось спокойно. Володя проснулся по будильнику, нехотя выгулял собаку, позавтракал и засобирался на работу. Но вскоре на душе снова возникло непонятное чувство тревоги и вернулся вчерашний мандраж, охвативший его после звонка Ангелы. Володя понимал, что ждать сообщений от Йонаса нужно ближе к вечеру, но от волнения не мог усидеть на месте.

Работать в таком состоянии точно не получилось бы. Ехать в офис под осуждающие взгляды и издевательские смешки не хватало моральных сил, а сидеть дома было тошно. Ужасно хотелось услышать Юру, но тот еще спал. Думая, как отвлечься, Володя вспомнил слова Ангелы про близких людей. Кроме Юры, близкий человек у него был лишь один: мать. И Володя давно не виделся с ней, не приезжал в гости. Он тут же позвонил ей и, едва услышав радостное «Что ты, сыночек, конечно, приезжай!», сел в машину и отправился в Харьков.

Мать выглядела устало и, казалось, будто за последний месяц постарела на год. Но не успел Володя поинтересоваться ее здоровьем, как она ахнула:

– Какой-то ты смурной. Не заболел?

– Нет. Просто устал на работе, – отмахнулся тот.

– Проходи на кухню. Пока ты ехал, я твое любимое печенье испекла, – сказала она, приглашая Володю сесть за стол. – А что на работе?

– Да ничего страшного, с Брагинским поссорились, – ответил Володя.

И тут же пожалел о сказанном – мать начала допытываться:

– Почему поссорились?

– Да ничего особенного, просто у нас расходятся взгляды на некоторые вещи.

– На какие вещи? – не успокаивалась она, ставя перед ним полное блюдо печенья и чашку чая.