О чем молчит ласточка

Юра не ответил, Володе даже показалось, что тот отложил телефон и куда-то отошел. Но в трубке послышался тихий вздох.

— Ты говорил с Ангелой?

— Да, вчера.

— Насчет меня или?..

— Тебя, да. Знаю, ты сейчас спросишь, готов ли я поговорить с ней о себе… Ты уверен, что вчера я снова попытался влезть в твое личное пространство и начать контролировать тебя. Я понимаю твои аргументы головой, но внутренне не могу принять. Я уверен: ты понял меня неправильно и контроль тебе только кажется. Но! — услышав, что Юра пытается его перебить, воскликнул Володя. — Я позвоню ей завтра же и запишусь на прием. Если ошибаешься ты, то Ангела заступится за меня. А раз ты считаешь ее мнение авторитетным, то оно тебя успокоит. Но если ошибаюсь я… значит, мне надо лечиться… еще и от этого. Если такова цена твоему счастью — я попробую. Правда, не думаю, что эти разговоры как-то помогут.

— Но если от одной встречи не будет толку, ты же попробуешь еще раз?

Володя закатил глаза.

— Сколько встреч я должен провести?

— Хотя бы три.

— Ладно. Но при одном условии.

— Опять условия, — недовольно протянул Юра.

— Условия все те же. Если ты не сможешь воздержаться от алкоголя, то обратишься за помощью. И не смей даже заикаться о моей мании контроля, когда дело касается выпивки!

— Ладно, — недовольно буркнул Юра.

— А пока ждешь меня, пойди прими ванну, полежи, погрейся, — посоветовал Володя и сообразил, как можно приободрить Юру. — Повспоминай, чем мы с тобой занимались в этой самой ванной за день до моего отъезда из Германии.

Юра вежливо прокашлялся, Володя через силу улыбнулся. Они немного помолчали. Юра куда-то потопал — в трубке послышались шаги. Затем зашумела вода — видимо, он прислушался к совету и стал наполнять ванну.

— Только не включай слишком горячую воду, ладно? И телефон держи рядом, на случай, если станет плохо.

— Володя, все со мной будет нормально, — сказал Юра, его голос действительно больше не звучал таким мертвым, как в начале разговора. Тем более он добавил почти весело: — Не включай параноика!

— Ну уж нет, быть параноиком, особенно если дело касается твоего здоровья, — это моя работа. Тем более когда тебя нет рядом. Юр, если снова станет грустно, вспомни, что именно в этот момент в моих мыслях нет никого, кроме тебя.

— Приезжай ко мне, — вздохнул Юра. — Я так соскучился. Приезжай скорее.

Попрощавшись, Володя просидел в машине еще несколько минут, тупо глядя перед собой и улыбаясь. Затем собрался с мыслями, стараясь избавиться от остатков пережитого стресса, и пошел домой к матери.

— Пойдем допивать чай, — сказала та и, не дожидаясь ответа, направилась в кухню.

Явственное предчувствие неладного овладело Володей. Позвонив Юре из дома, Володя говорил недолго и, кажется, негромко. Не могла же мать подслушивать?

«Нет, услышь она, то одной бледностью здесь бы не обошлось», — решил он.

Но в голове уже вспыхнуло воспоминание о том, как он признавался родителям. Память милосердно уничтожила много плохих моментов, но тот день Володя, казалось, запомнил навсегда. Тогда они всей семьей еще жили в старой московской квартире. Володя помнил картинку: круглый стол, обрамленный сиянием свисающей с потолка лампы, в круге света — три чашки, вазочка с вареньем, хлеб и дрожащие руки Володи. Они с родителями ужинали, отец был, как всегда, весел, мать — тиха. А Володя, подавленный, весь вечер не мог поднять устремленного вниз взгляда. Они это заметили, мать спросила, в чем дело, и он, с трудом собравшись, произнес дрожащим голосом:

— У меня проблемы с психикой, серьезные, давно.

Признание комом застряло в горле — горькое, колючее, гадкое. Он безуспешно пытался исторгнуть его из себя, выплюнуть. Отец помог, спросил:

— Почему ты так решил? В чем именно проблема?

— Я не могу полюбить женщину.

— Ты педераст?

Нужно было всего-то произнести: «Да», но еще никогда Володя не давился этим словом так, что от удушья жгло глаза.

— Вова, ты педераст? — повторил отец.

Володя всхлипнул, кивнул, но не осмелился поднять голову. Стыдно. Так стыдно, что мог только смотреть вниз, на белую скатерть, на которую падали и расплывались уродливыми пятнами крупные капли — слезы.

Мать жалобно заплакала, слишком по-детски хныкая. Отец молчал.

— Помоги мне, — давясь словами, произнес Володя, — найди врача.

— Кто еще знает об этом? — холодно, будто бы равнодушно спросил отец.

Володя знал, что это притворство, всего-то защитная реакция отца, пройдет минута-другая — и он взорвется.

— Никто.

— У тебя с кем-то это уже было?

— Ни с кем, — соврал Володя.

— Ясно, — сказал отец и вышел из кухни.

Они остались вдвоем с матерью, она взяла сына за руку и жалобно прощебетала:

— У тебя ведь еще не было девушки, да? Может быть, все пройдет само, может быть, не стоит посвящать в это лишних людей?

Володя собирался ответить, но тут в комнату влетел разъяренный отец. Володя предвидел его реакцию, даже не удивился.

— Как ты смеешь так поступать с нами? За что? Столько сил в тебя вложено, и чем ты нам отплатил?

— Я знаю, что виноват! Я прошу у вас помощи!

— Прощения проси!