О чем молчит лед

— Значит низкие энергии вам по вкусу. Вот что вы задумали: стравить всех, раздорить, в пучину ненависти слепой мир опустить! И тем питаться!

— Что с того?

— Болезни оттого, мор начнется! Хана роду явьему!

— Что до других тебе? Али на сестру свою не нагляделась?

— Не понять тебе!..

— И думать не стану.

— Змея ты, одно слово.

— Змей, — пожав равнодушно плечами, согласился.

— А я человек! Человек!

— Человек, — опять согласился и видно все равно ему хоть кем называй его, сама называйся, хоть себя Дуса обругай, хоть его.

— Зверь!

— Змей.

— Гад!

— Кад? Они насекомые, если вашим языком говорить. Ближе и определения нет. Что они тебе? Служат и пусть служат. Время придет, нору нашу обустроят, детям в тепле и удобстве родиться помогут.

Дусу передернуло: лучше умереть!

— «Умереть, хана». Потеря одного тела разве хана? Ах, да, одно оно у вас. И все ж разве повод то печалиться? Не понятно.

— И не поймешь!

— Не стану и пытаться.

— Потому не ужиться вам с нами.

— А вам с нами придется.

— Никогда!

— Вы и знать не будете. Память о вас канет, как былое этот снег укрыл. Никто не вспомянет о родах, законах ими чтимых. Новые времена, новые племена. Наши. Нам подвластные, по нашим законам живущие — они во главе люда встанут.

— Погоним мы вас…

— К чему силы тратить? Срок придет — сами уйдем, места эти детям уступим. Идем…

— Не пойду!

Странник усмехнулся, пристально в глаза посмотрев:

— Забавная ты.

Афина, Арес, — мелькнуло у Дусы. Жаль стало их и стыдно, что только о себе думает. Какими бы они не были, а родичи и негоже бросать их.

Наг рот приоткрыл и издал тихий звук, от которого, однако, девочку к земле согнуло и уши заложило. И страшно отчего-то стало так, что даже змеи на коргоне зашевелились.

Пара темных меховых шаров мелькнула у склона и покатилась в ту сторону, откуда наг приполз.

— Лесные твоих родичей приведут, — сообщил. За руку Дусу хвать и к себе подтянул, завалил в снег и ну, целовать. Та отбиваться, да куда там? Силен Странник: внешне худощав, а силы медвежьи, а то и боле.

— К чему рвешься? — зажал в тиски объятий. — Привыкай: моя ты, моей будешь. Что мала, я не в обиде. Самый возраст, что мне надобно из тебя сделать.

— Не бывать тому…

— Говори. Словам твоим как делам шишка еловая цена. По нраву ты мне. Чем взяла не ведаю, а по нраву. Думал потешиться да племяннику тебя отдать, а сейчас, нет, не будет того. Моя. Не зря Магия сторожила тебя, не зря Рарог пестовала. Выше их станешь. Они тебе служить будут — желаю того, — ладонью щеку огладил, по губам пальцем провел и опять в губы впился. Хоть бейся, хоть плачь — без толку. Обвил как плющ, смял, в снег вдавил — не шевельнуться.

— Время придет — греть меня станешь, — зашептал ей в лицо. — Сейчас-то жарче губ твоих иных не ведал.

А рука по шее скользнула, ворот рубахи рванула, плечо оголяя.

— Что мне в вас нравится — кожа нежная, теплая. А и хрупкие вы. Да не боись — тебя беречь стану. Ты сынов мне еще родишь, силой своей наделишь. Знатного рода ты, крови чистой — за то побалую. Славные дети от тебя будут, крепкие. Они ваших Щуров заменят, они Закон иной в этот мир принесут. Наш закон. Богами наши дети над твоим родом встанут. Радуйся Мадуса — матерью Богов станешь.

Помилуй Щур от такой участи! — заплакала девочка. Страшны слова нага, будущее же того беспросветнее. Хана же милей поцелуев: мрак от них в голове, слабость в теле и озноб до пят. Холодны губы змея, настырны и неласковы — не целует он — душу пьет, ядовитым дурманом поит, разум туманит, слабостью тело опутывает.

Мысленно Дуса еще противилась, сама же и пальцем уже шевельнуть не могла. В какой-то момент и вовсе ей все равно стало. А нагу будто того и надобно — рубаху задрал, тело мять начал, заурчал ей что-то на ухо с присвистом. Противный звук, еще противнее себя во власти змеи осознавать и поперек тому рукой не шевельнуть. Обидно то и больно, а сделать ничего не можно.

Кожу от ласк его и поцелуев саднило и холод жар сменил. И сил терпеть уж нет. И мысли в голове ни одной, а наг все не уймется. Искусал всю, испятнал, губы, шею в кровь изранил, и урчит, стрекочет как сверчок.

То ли в небытие Дуса канула, то ли заснула одурманенная — не ведала она того. Как Странник нагом опять обернулся и пополз дальше, не заметила.

Глава 9

Дева смотрела за спину нага на Афину и Ареса, что ехали оплетенные хвостом и о чем-то меж собой разговаривали. Ни гнева, ни тревоги на их лицах, ни печали и омерзения в глазах. Странно то было Дусе и страшно — неужто морок навий так глубоко поразил их? Неужто не зрят вокруг, не понимают что творится? Отчего покорны и спокойны?

Впрочем, не то ли с ними, что и с Дусой приключилось?

С момента как побег не удался и наг целовать ее стал, она вовсе потерялась, омертвела. Туман в голове, ни чувств, ни эмоций нет, и не знает: живет ли, умерла?