О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Заметка сопровождалась фотографией, изображавшей одного из членов «клуба 13», за спиной которого стоит официант с раскрытым зонтиком[590]. Эта заметка с картинкой вполне могла попасть в поле зрения Введенского и его друзей — своего рода «окно в мир» английской клубной культуры, оказавшей заметное влияние на ленинградскую творческую интеллигенцию 1920-х годов.

Здесь следует отметить привлекательный для обэриутов карнавально-пародический и провокативный характер деятельности этого джентльменского «союза», получившего в прессе прозвище «Клуба чудаков». Приведем современное описание этого клуба из русскоязычного источника (впрочем, едва ли известного Введенскому):

Все, что суеверными людьми считается предвещающим несчастье, было здесь нарочно выставлено и сознательно переделано. На столе стояла уйма статуэток, приносящих несчастье, зверей, как-то: белых слонов, жаб, сов, пауков, ящериц и т. п. и, кроме того, несколько человеческих скелетов. Председатель клуба Альберт Марки, прежде чем сесть за стол, нарочито раскрыл зонтик. Другой член клуба, сэр Арбутнот Лен ввел торжественную процессию из 13 гостей, каждый из которых тоже имел раскрытый зонтик. Наискось ко входу была прислонена лестница, и всем гостям приходилось под ней проходить. Председатель торжественно разбил зеркало. Стол был украшен несчастливым ирисом, и тринадцать телеграмм было послано тринадцати отсутствующим членам…[591]

У нас нет никаких сомнений в том, что устный рассказ Введенского о союзе тринадцати отсылает именно к этому обществу и его легенде, отозвавшейся в русской модернистской культуре[592]. Скорее всего, замена пятницы на понедельник в этом рассказе представляет собой ошибку памяти мемуаристки (ведь понедельник в русской традиции аналог несчастливой пятницы в английской)[593].

Более того, вполне вероятно, что сюжетной основой этого рассказа послужила упомянутая новелла Честертона, в которой тринадцатый член клуба не приходит на торжественный обед. Тело этого гостя, зверски убитого председателем клуба фанатиком Крэндлом, находят в мусорном ящике. Это убийство не только повергает членов общества в ужас («В жизни такого ужаса не видел»), но и приводит их к религиозному озарению, толкователем которого является раскрывший преступление детектив Гейл. В 1920-е годы переводы книг Честертона выходили в СССР один за другим[594], а сборник «Клуб изобретательных людей» в переводе приятеля Хармса и Введенского Валентина Сметанича (Стенича) был одной из настольных книг обэриутов (не отсюда ли эксцентричные «естественные мыслители» и «изобретатели» в рассказах Хармса?)[595]. Обратим также внимание на то, что упоминание этого сборника в записной книжке Хармса находится рядом с названием книги Ладыженского о сверхсознании: детективный жанр воспринимается как родственный теософскому восприятию мира.

Так или иначе, думается, не будет преувеличением (а даже если и будет, то преувеличение есть мать практического изучения) назвать кружок обэриутов своего рода пародическим двойником-антиподом Клуба Тринадцати чудаков-позитивистов — в карнавализированном ленинградском союзе поэтов и философов самые странные, абсурдные и трагические суеверия «реабилитировались» как чудесные проявления общих законов человеческой жизни и истории (Оскар Уайльд — если пофантазировать — не отказался бы прийти на их странные вечеринки).

В самом деле, помимо описанной выше историко-литературной генеалогии, у рассказа Введенского имелась, судя по всему, и биографическая основа.

«Адская дружина»