О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

«Ротовушка» «Тарарай», как мы полагаем, действительно является фонетическим ключом к этой музыкальной партии в поэме. Речь идет об украинской (закарпатской, волынской) по своему происхождению песне-балладе «Ой, у нашуй деревушкі / Нова новина, / Ой, у нашуй деревушкі / Нова новина! / Ай — рай — рія — рай / Нова новина. / Молодая дівчинонька / Сына родила, / Молодая дівчинонька / Сына родила»[635]. Существует большое количество как украинских, так и белорусских[636], русских и цыганских[637] версий этой песни, обычно квалифицирующейся в собраниях как шуточная — в мажорной тональности и веселая по мелодике (несмотря на свое трагическое содержание)[638]. В старых вариантах героиней песни-баллады, убившей своего незаконнорожденного сына, назывались «молодая бумистрiвна» (мещаночка), «молодая вiйтiвночка» (дочь старосты), «молодая Марусина», «Ганусенька», «Катерина», «попiвна» (поповна), «монашечка» («Во городѣ во Бѣлградѣ случилась бѣда // Молодая монашечка сына родила»[639]), купеческая дочка, «жiнка» (жена), «прекрасная вельможенька» и даже «дивяти лѣтъ жидовычка» (молодая еврейка), обращающаяся в финале к матери с завещанием: «Ни пущать було, старая мать, / У кабакъ па вино: / Тоя вино съ ума звяло, / Дитя й радило»[640]. В указателе сюжетов и версий восточнославянских баллад эта песня соответствует матрицам № 22–23: «Девушка родила сына и бросила в Дунай (Войтувна)»; «Монахиня родила ребенка и бросила в воду»[641]. По сообщению этнографа, песню «знают по Ирюму во всех селах, поют с состраданием к бедной девчоночке, которая, оступившись, „сыночка, ой, родила“»[642].

Место действия трагической истории в разных вариантах разное: то просто деревня, то конкретный город, то станица, то слобода[643]. Отличался и финал: признавшуюся в преступлении героиню-детоубийцу связывают, бросают в острог, в воду, а в более поздних (послереволюционных) вариантах ведут «на рострел» или «пiд надзор».

К началу XX века за песней, известной, по словам Климента Квитки, от Карпат до Кубани (с. 60), закрепилась уголовно-эротическая репутация. Так, А. Н. Маркевич в статье «Одесса в народной поэзии» связал ее с развращенными нравами простонародья. Записанная около самой Одессы в селе Дальнике, «она рисует и легкость нравов, и трагические зачастую последствия»:

Ой у городи та Одесі
Новая луна:
Ой там же то дівчинонька
Дитя родила,
Та не пустила на світ Божій —
В морі втопила.
Ой рибалоньки таглії невід
З півночі до дна, —
Та не піимали щуки риби —
Піимали линя;
Роздивилися, розсмотритися:
Малеє дитя!
Узяли дитя, узяли мале
На біли руки
Понеслі дитя, понесли мале
На казенній двір.
Ой ударилі, та ударили в большой колокол:
Созови созовии наш атамане
Весь дівчачіїй кол.
Oі которая дівчинонька
Дита родила
Та не пустила на світ Божій
В морі втопила
<…> Ой не плачь, мати, ой не плачь, стара,
Бо в тебе ще пьять.
Та не пускай іх на досвітки
По довгу гулять[644]

.

Маркевич указывает на записанные в Галиции варианты этой песни, «хотя довольно отдаленные и без упоминания об Одессе» (один из них есть в «Сборнике Головацкого», т. I, с. 54 и III, с. 26).

Тадиционным «рефреном» этой песни служили слова «Тара — ри — рай, та — ра — ра — рай Тари — ри — рай — та — ри — рай» (или их фонетические вариации).

Ср. современную версию этой песни: