[42] Жиркевич А. В.
Ив. Ив. Орловский. С. 113. Любопытное эхо этой песни слышится в речи В. И. Ленина перед дворцом Кшесинской, воспроизведенной Питиримом Сорокиным: «Товарищи рабочие! — так вел речь Ленин. — Забирайте фабрики у своих эксплуататоров. Товарищи крестьяне! Берите землю у своих врагов-помещиков! Товарищи солдаты! Прекращайте войну, идите домой. Заключайте мир с немцами и объявляйте войну богатым! Бедняки! Вы голодаете, когда вокруг вас плутократы и банкиры. Почему вы не захватите всего этого богатства? Крадите все, что было украдено! Безжалостно разрушайте капиталистическое общество! Долой его! Долой правительство! Долой войну! Да здравствует социальная революция! Да здравствует классовая война! Да здравствует диктатура пролетариата! — Громкая речь всегда вызывает живой отклик. Именно сейчас это Евангелие для преступников, лентяев, грабителей, паразитов и всех неуравновешенных голов. Действительно, Ленин хорошо знает, что кратчайший путь к его цели лежит в пробуждении самых низменных чувств, самых низких звериных инстинктов недумающей массы». Сорокин П. А. Страницы из русского дневника // Рубеж. 1991. № 1. С. 59 (курсив мой. — И. В.).[43] Цит. по:
[44] О вариациях и распространении русской марсельезы см.: Гиппиус Е., Ширяева П
. Рабочая Марсельеза // Биографии песен. М., 1965. С. 53–73; Колоницкий Б. И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2011; Фахретдинов Р. «Русская марсельеза»: жестокий романс Петра Лаврова // Антропологический форум. 2018. № 36. С. 117–153. Как пишет Б. И. Колоницкий, «рабочая Марсельеза» призывала «к борьбе со „злодеями“, „собаками“, „жадной сворой“, с жиреющими „обжорами“, продающими совесть и честь». В свою очередь, другие революционные песни звали «на борьбу с „паразитами трудящихся масс“, со „сворой псов и палачей“, с „супостатами“, „наглецами“, „пауками“, „кровопийцами“ и т. д.». Финалом такой «великой борьбы должна стать не просто победа над врагом, но его тотальное уничтожение. Без этого невозможно наступление „новой жизни“» (с. 298). Существовали также монархическая и черносотенная версии «рабочей марсельезы». Обратим внимание на то, что в поэме «Двенадцать» Александр Блок совмещает мотив «Рабочей Марсельезы» («Вперел, вперед, рабочий народ!») с мотивами народных песен. См. Гаспаров Б. М. Поэма А. Блока «Двенадцать» и проблемы карнавализации в европейской культуре начала XX века // Slavica Hierosolymitana. I. Jerusalem, 1976).[45] Огарев Н. П.
Избранные произведения. Т. 2. М., 1956. С. 314.[46] Соболевский А. И.
Великорусские народные песни. Т. 7. СПб., 1902. C. 556.[47] Сергиенко А
. Дети тульских рабочих в гостях у Л. Н. Толстого // Толстой Л. Н. Для детей: рассказы, басни, сказки, былины: Лев Толстой и дети. М., 1964. C. 203.[48] Луговской включил в текст песни Басманова традиционный для русского фольклора мотив величания бояр гостями. Интересно также использование брутального глагола «доколачивать», восходящее к стихотворению 1927 года. Это слово представлено в «Пословицах» Даля: «Початую кладушку домолачивай, упрямую бабу доколачивай!» (Даль В. И.
Пословицы русского народа. Т. 1. М.; СПб., 1879. С. 649). Наконец, образ топора в песне Басманова абсорбирует идущую от Герцена «полемику о топоре» как орудии русской революции (см., в частности, Козьмин, Б. П. Был ли Н. Г. Чернышевский автором письма «Русского человека» Герцену // Литературное наследство. Т. 25–26. С. 576–585).[49] Жиркевич вспоминал, что Орловский был автором еще одной «жестокой, хлесткой пародии на народный мотив», ходившей в списках по городу («Над горами, над долами...»): «Ужасаешься картине Смоленских нравов, изображенной в этом стихотворении, за строфами которого чувствуются лишний раз негодование, слезы, протест настоящего археолога, ревностного охранителя родной старины» (с. 128–129).
[50] РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Ед. хр. 565. Л. 103. Благодарю Майю Гарсиа за указание на эту цитату.
[51] Здесь прием гамлетовской «мышеловки» соединяется с традиционными для русской литературы использованиями былинного (балладного) пира перед великим князем (царем или королем) как рискованного теста.